Мне плохо. Меня тошнит.
Я наслаждаюсь этим ощущением.
Навожу порядок на кухне. Контейнеры в посудомойку. Оберточную бумагу – на самое дно мусорного ведра, чтоб Форбс не увидел. Не думаю, что он будет задавать вопросы, но лучше проявить осторожность. Я стараюсь его не злить.
Дочиста мою руки. Потом иду в ванную и запираю дверь.
Свет не включаю. Не хочу сейчас случайно увидеть себя в зеркале.
Опускаюсь на колени перед унитазом. Поднимаю сиденье.
Сую два пальца в рот и извергаю из себя всю свою боль.
Глава 2
Мия
Я снова в доме Оливера, упаковываю последние вещи. Я здесь в последний раз. С завтрашнего дня ноги моей не будет в этом доме.
Эта мысль бодрит, как глоток свежего воздуха.
Осталось только освободить его кабинет.
Эту комнату я оставила напоследок, потому что ненавижу ее.
Оливер всегда избивал меня в своем кабинете. Наверно, думал, что, если будет устраивать мне экзекуции в одном и том же помещении, жестокость его останется за закрытыми дверями, когда он выйдет из этой комнаты.
Увы, если бы… Но сейчас, когда я пришла в его кабинет, мои кошмары ожили.
Жуткие воспоминания взрываются беззвучными воплями в тишине.
Сидя на полу, я достаю свой айфон, включаю музыку и кладу его на письменный стол Оливера.
Отец обожал этот стол. Он принадлежал его деду.
Нужно бы сжечь его. Как следовало бы сжечь тело Оливера. Кремировать, сжечь дотла. И точно знать, что он исчез навсегда.
На мое несчастье, Оливер в своем завещании указал, чтобы его похоронили.
Место на кладбище он купил заранее. И для меня тоже, как я выяснила.
Рядом со своей могилой.
Лучше уж сгореть в аду, чем вечно лежать подле него. Свой срок я отбыла. С меня хватит.
Доставая последнюю плоскую коробку, я слишком резко потянулась, и ребра пронзила боль. Один мой бок по милости вспылившего накануне вечером Форбса превратился в сплошной черный кровоподтек.
Лезу в сумку за «Адвилом» и вспоминаю, что последние таблетки выпила сегодня утром.
Зная, что все уже упаковано, я начинаю просматривать ящики стола Оливера, надеясь найти там что-нибудь болеутоляющее.
Хочу выдвинуть нижний ящик, но он заперт.
Ищу ключ от него в других ящиках. Ключа нет.
Потом мне приходит в голову одна мысль. Среди ключей Оливера, что мне отдали в больнице вместе с его вещами, есть такие, которые пока ни к чему не подошли.
Я вытаскиваю связку из сумочки, начинаю по очереди вставлять их в замочную скважину. Второй ключ подходит. Поворачиваю. Щелчок. Замок открыт. Выдвигаю ящик. В нем – одна картонная папка. Я достаю ее из ящика, сажусь на стул, кладу папку перед собой на столе.
В верхнем правом углу одно слово: Анна.
Увидев имя матери, я открываю папку.
В ней – два листа бумаги. Оба – фирменные бланки:
«Сойер, Дейвис и Смит. Специалисты по семейному праву». Под заголовком – дата: 12 октября, 1990 г.
Я родилась в 1990 году, 10 января – мой день рождения.
Первое письмо адресовано Оливеру. Я начинаю читать.
Нет.
Не… не может быть.
В ушах стучит кровь.
Дрожащими пальцами я беру второй листок, быстро пробегаю глазами текст, сплошь состоящий из адвокатских терминов. Но смысл его я улавливаю.
Это не письмо. Договор.
«Я, Анна Монро, отказываюсь от всех своих родительских прав в отношении моей дочери, Мии Монро, и оставляю ее целиком и полностью на попечение ее отца доктора Оливера Монро».
Дальше я не читаю. Зачем?
Моя мама не погибла в автокатастрофе. Она отписала меня Оливеру.
Оставила меня с ним. Отдала меня ему.
Мир вокруг меня начинает рушиться.
Глаза застит пелена, сердце болит в груди.
Письма выпархивают из моих рук, падают на стол. Я хватаю папку, пытаюсь найти в ней что-нибудь еще.
На самом дне нахожу клочок бумаги.
На нем – имя матери и адрес в неком местечке под названием Дуранго в Колорадо.
Хватаю документы и адрес, сую их в сумку.
Не могу здесь больше находиться. Я должна с кем-нибудь поговорить.
И я отправляюсь к единственному человеку, что есть у меня на всем белом свете, – к Форбсу.
* * *
Добравшись до его дома, я и не думаю стучать: знаю, что дверь не заперта. В доме всегда кто-то есть.
Пока я ехала сюда, жажда рассказать ему о том, что я обнаружила, только усилилась. Мне просто необходимо поделиться с ним своим открытием. Проанализировать. Он сумеет помочь. Да, Форбс – сволочь, но он умен. И без пяти минут адвокат.
Он поймет, что означают эти бумаги.
Сообразит, что делать.
Я иду через холл. В гостиной, вижу, никого нет.
Если Форбса нет, я дождусь его возвращения у него в комнате.
Взбегаю по лестнице на второй этаж. Комната Форбса в дальнем конце коридора. Я иду быстро, прижимая к себе свою сумку. Бок горит, как будто документы прожигают кожу.
Дохожу до комнаты Форбса, хватаюсь за дверную ручку, поворачиваю вниз, отворяю дверь.
И взору моему открывается удивительное зрелище: Форбс в постели, занимается сексом с какой-то девицей – и эта девица однозначно не я.
Не могу описать свое состояние. Меня переполняют тысячи разных эмоций, но одна перекрывает все остальные – облегчение. В чем причина – непонятно.
Забавно, да?
Оливер умирает, я испытываю облегчение.
Форбс мне изменяет, я испытываю облегчение.
Не совсем уместное чувство при подобных обстоятельствах, да?
Значит ли это, что я свободна от Форбса?
Этот вопрос так и вертится у меня на языке. Из всего, что я могла бы сказать в данный момент, мне хочется спросить только это.
Форбс не сразу замечает, что я стою в дверях, – слишком увлечен. Когда замечает, в лице его отражается удивление, которое быстро трансформируется в хорошо знакомое мне холодное пустое выражение.
Лицо девицы повернуто в другую сторону от меня. Я вижу только копну каштановых волос, свисающих на ее лицо, поскольку она стоит на четвереньках, а мой парень трахает ее сзади.
Она не догадывается, что я здесь и бесстрастно наблюдаю за ними.