Возрождение бога-дракона - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Смирнов cтр.№ 34

«Что смешного?» — Прошептал Паук. — «Ты хочешь больше? Ты хочешь получить все?.. Пусть так. Я уйду.»

Я открыл последние двери и вошел в логово твари. Он сидел в самом центре сплетенной им паутины — прекрасный, багряно-черный, со множеством лап и шипастых щупалец, со жвалами, каждое из которых длиной превосходило мою руку.

— Ты, кажется, не понимаешь, зачем я здесь, — сказал я вслух, закрывая за собой двери. Я не был уверен, что он поймет. Но он понял.

«Зачем же?..»

— Людей убивать неинтересно, — ответил я, ловя взгляд его фасетчатых глаз, касаясь его души и ощущая, как нарастает сопротивление… бешенное сопротивление, я и не подозревал, что кто-то способен противостоять мне на волевом уровне с такой силой. — А вот тебя — интересно.

...Прокручивая в уме события годичной давности, я погрузился в дремоту, и воспоминания превратились в видения. Наш бой не был долгим — с точки зрения постороннего наблюдателя. Изнутри же казалось, что секунды растянулись в часы. Реальность скомкалась и сложилась в новый узор, ибо внешний мир порождается волей и восприятием, и если мое виденье окружающего мира вряд можно отнести к нормальному для человека, то уж восприятие этой твари — и подавно. Намерения и энергии обрели формы и стали столь же ощутимы, как вещи; вещи превратились в сгустки сил. Я ощутил боль, когда Паук спрыгнул вниз и вцепился мне в бок, дробя кости своими ужасающими жвалами, но боль и близость смерти только подхлестнули мой азарт. На каком-то ином уровне картинка была обратной: там уже я давил и рвал Паука, а он скукоживался и пытался продержаться столь долго, сколь ему потребуется времени, чтобы на телесном уровне разорвать в клочья мое слабое человеческое тело. Он не успел. Моя сила, происхождение которой остается до сих пор загадкой для меня самого, оказала влияние не только на волю и ум Паука, но и на его жизненную силу и тело. Он стал медлительным и неповоротливым, его внутренности медленно, но неуклонно превращались в фарш — и тоже самое происходило с его биополем. Наконец он обмяк и замер — устрашающая оболочка, отныне не способная никому повредить и гаснущее сознание, проваливающееся в бесконечную темную бездну… Он прошептал еще одно слово, и затем наконец умер. Я кое-как сумел отодвинуться от мертвой твари, гадая, долго ли протяну. С левой стороны у меня были переломаны кости и некоторые ребра торчали наружу, также были повреждены внутренние органы; я истекал кровью. Каким-то образом я все же сумел выбраться на улицу. Многочисленные порождения Паука сновали туда-сюда, не нападая и, похоже, не понимая, что им теперь делать. Часть из них сдохнет в последующие дни вместе с распадающейся паутиной, которая не была способна долгое время существовать без Паука, другую, неорганизованную и неспособную оказать сопротивление, постепенно уничтожат огнеметчики герра Рихтера. Но это будет потом. А пока я брел по улице, гадая, сумею ли сделать следующий шаг или упаду. Довольно скоро я свалился, и встать уже не смог. Теряя сознание, я почувствовал, что меня поднимают и куда-то несут. Это оказалась сердобольная польская семья, потерявшая жилье в результате мною же организованного пожара; находясь на грани отчаянья, совершенно дезориентированные происходящим, они, тем не менее, сумели отвлечься от своих несчастий и оказали первую помощь умирающему посреди улицы подростку. По крайней мере, я протянул еще часов пятнадцать, а потом меня нашел герр Рихтер, и дальше — полевой госпиталь, напряженная работа хирургов и рука Бьянки на моем лбу. От Бьянки растекались теплые волны, полные умиротворяющей живительной силы, и я погрузился в сон — ощущая, тем не менее, как врачи штопают мое тело и вправляют кости. Обезболивающие не подействовали и тогда — точно также, как не подействовали и год спустя, когда меня собирали по частям после взрыва в аэропоезде — но тогда, в полевом госпитале, я никого не убил и ничего не сломал, потому что рядом была Бьянка, и моя склонность немедленно отвечать болью на боль притихла и не проявляла себя… Я быстро поправился и узнал, что они вернулись из-за Марты, точнее — из-за сообщений, которые доставлял юной мексиканской шаманке один из подчиненных ей духов. С Мартой у меня никогда не было близких отношений — я ей абсолютно не нравился, она же не казалась мне кем-то, заслуживающим внимания. Но все же, я должен признать, что на фоне большинства других людей она отличалась в лучшую сторону: также, как серый, ничем не примечательный человек может показаться гением на фоне олигофренов. Во-первых, она умела общаться с различными мелкими духами. Ничего особенного в том древнем мире, который я помню, совершенно обычный талант — но в современном мире это было что-то совсем редкое и уникальное, вроде мамонта, бродящего по Сибири. Она напоминала мне о временах, когда магии было много, когда повсюду водились твари, встретить которых сейчас можно лишь в легендах. Не знаю, кем был я в ее представлении — подозреваю, что каким-нибудь злобным индейским демоном, искусно притворяющимся человеком — знаю только, что она старалась избегать любых контактов со мной. Она (и это вторая из ее положительных черт) боялась меня, но боялась правильно. Она не паниковала, а, трезво оценивая опасность, вела себя так, чтобы свести эту опасность к минимуму. Некоторых учеников ШАД, когда они слишком забывались, мне приходилось слегка встряхивать и приводить в чувство, Марту — никогда.

Так вот, вертолет унес эту троицу в соседний город, но Марта хотела знать, что происходит в Праге, и отправила туда одного из своих духов — пошпионить за мной. Так они узнали, что Паук убит, а я нахожусь при смерти. Марта не пошевелила бы и пальцем, чтобы спасти меня, но Бьянка и Клайв мыслили иначе. Вместо того, чтобы сесть на самолет, вылетающий в Эленгард, они заставили пилота вертолета отвезти их обратно в Прагу. Пока Бьянка лечила меня, Клайв, Марта и сам герр Рихтер обыскивали город, руководя отрядами огнеметчиков, уничтожая паучат и ускоряя распад призрачной паутины. А потом, когда город был очищен, мы все вместе улетели домой.

Вот, пожалуй, и все. Но теперь, когда спустя почти год после тех событий начались все эти странные покушения, я вновь мысленно возвращаюсь к событиям в Праге и думаю о том, что же имел в виду Паук, в последний миг перед неотвратимой гибелью прошептавший мне: «Наследник…» ? Что он хотел сказать? Могла ли эта тварь незадолго до нашей встречи породить кого-то, столь же сильного и хитрого, как она сама, но более близкого к человеческому миру, способного мыслить и планировать также, как это делают люди? И не обещал ли мне Паук перед свой смертью столкновение с этим «наследником»? Мол — «пусть ты отверг предложенный мир, но жить спокойно в нем ты не будешь, и мой наследник рано или поздно доберется до тебя»? Пауку не составило бы проблемы подчинить нескольких высокопоставленных военных шишек и заставить их организовать доставку на крышу «Алимитед хеус» боевого робота.

Версия с «наследником Паука» все объясняла. И все же… все же мне казалось, что я чего-то не учитываю. Было что-то еще, лежащее под самым носом, что ускользало от моего внимания…

Я провел несколько часов, то пробуждаясь, то вновь погружаясь в дремоту и вновь возвращаясь к воспоминаниям о Пауке. Паук видел во мне кого-то, схожего по духу с ним самим — то, что он не видел во мне человека, явствует из самого характера предложения, которое он мне сделал… Марта Леонардес, предпочитавшая обходить меня стороной — а в случаях, когда она все же бывала вынуждена оказаться со мной в одном пространстве, принимавшаяся беззвучно, одними губами, шептать свои индейские заговоры против злых духов… Может быть, они оба были не так уж далеки от истины? Раз существуют перерождения души в различных телах (а то, что они существуют, я знал совершенно точно), может существовать и какой-нибудь закон, определяющий характер этих перерождений. Может ли человек, сознательно и упорно творящий зло, в конечном итоге родиться в мире демонов? Предположим, что да. А раз так — может быть, я представляю собой противоположный вариант? Может быть, когда-то я и впрямь был демоном, но за какое-нибудь ужасное (для демона) преступление — вроде бескорыстного доброго поступка — обречен проживать одну человеческую жизнь за другой, до тех пор, пока не исправлюсь и не восстановлю целостность своей бездушной и глубоко порочной натуры? И что, интересно знать, мне для этого нужно сделать? Вырвать Бьянке сердце, предварительно подвергнув ее самым зверским и извращенным пыткам?.. Да ну к черту. Даже если это правда, таким путем к осознанию себя-настоящего я не пойду. Человеческая реальность за тысячи лет мне порядком приелась, но еще не настолько. В чем-то я даже привык к людям, местами даже стал более терпимым…