Ни один, кажется, американский президент не говорил о России столь восторженно и столь опрометчиво. Вильсон формулировал свои тезисы в ответ на надежду русского народа, каким он его в этот момент видел. Уолтер Липпманн, помогавший Хаусу писать эти 14 тезисов, так и рассказывал: «В Брест-Литовске реализовались мысли простых людей: значит, с врагом можно договориться… Все взгляды обратились на Восток… И когда Президент решил сформулировать 14 условий мира, …эта идея родилась из необходимости найти подлинную альтернативу переговорам в Брест-Литовске» [23].
Тезисы Вильсона объявляли все секретные соглашения европейских союзников недействительными. Провозглашая либеральные идеи в их американском понимании победившими в мировой войне, тезисы Вильсона провозглашали свободу судовождения, отмену торговых барьеров и равные для всех – победителей и побежденных – потолки вооружений. Они не обвиняли противника в развязывании войны и причиненных страданиях, а соответственно и не требовали возмездия и компенсации. Следуя за Декретом о мире, тезисы Вильсона призывали ко всеобщей деколонизации мира. Один из 14 тезисов объявлял Россию «пробным камнем доброй воли», призывая все сражавшиеся стороны (в тот момент это означало прежде всего немецкие войска) к эвакуации с ее территории и предлагая России политическое самоопределение и экономическую помощь. Среди 14 тезисов были и те, что объявляли восстановление Бельгии, возврат Эльзаса, сохранение Австро-Венгрии, суверенитет новой Турции и создание независимой Польши. Ключом ко всеобщему миру объявлялась новая международная организация, впоследствии названная Лигой Наций.
Шла война, и молодой Буллит искал себе применения. Он был в это время настолько увлечен Советами, что считал тогда, что Троцкий «намного опередил нас в марше к либерализму во всем мире». В течение 1918 года Буллит написал несколько докладных записок, в которых предлагал сотрудничество с Троцким, совсем недавно вернувшимся в Россию из Нью-Йорка (о них сообщает Орвилл Буллит, но в архиве они не сохранились) [24]. Возможно, Буллит общался с Троцким в его американской эмиграции; он дружил с его доверенными лицами, например с Максом Истменом, который вывез из Москвы в 1924-м знаменитое ленинское «Письмо к съезду», а потом годами служил Троцкому в качестве переводчика и литературного агента; при этом Истмен был женат на Елене Крыленко, сестре злейшего врага Троцкого, прокурора московских процессов Николая Крыленко.
Амбициозный полиглот, знавший и любивший Европу, Буллит искал дипломатической карьеры, и его шансом оказалась Россия. В феврале 1918 Буллит писал: «Я бы хотел видеть Россию просто и ясно, как [Джон] Рид. Но мне не удается соединить противоречивые сообщения о России, превратив их во что-то вроде твердого убеждения» [25]. Приведя эту высказывание о Риде, найденное им в записях Буллита, его брат сразу же оговаривал: никогда в жизни и ни перед кем Билл не испытывал чувства неполноценности. Похоже, выпускник Гарварда, коммунист и журналист Джон Рид был очень важен для молодого Буллита. Джона Рида все звали Джеком; позже, после трагической смерти Рида в России, Буллит женится на его вдове. Герой неопубликованной пьесы Буллита «Трагедия Вудро Вильсона», написанной скорее всего в 1940-х годах (в архиве она сохранилась недатированной), журналист Джек Ранд, выглядит как объединенный и идеализированный портрет их обоих, Рида и Буллита; к тому же он близок к Вильсону в его лучший период, до его вступления в войну. В этой пьесе Вильсон спрашивает Джека Ранда, знает ли он достойного демократа, который разбирается в международных делах? Все послы свиньи, говорит Вильсон, их надо менять. Когда Вильсон решает вступить в войну, Джек говорит ему: «Чтобы наши солдаты воевали, им надо внушить, что немцы хуже ада. Вам придется поднять такую ненависть, что она сокрушит Вас самого, если Ваши действия не будут еще более жестокими. Я видел Европу, в ней все сошли с ума, каждый народ и все вместе. И Америка сойдет с ума. Свобода слова исчезнет. Свобода собраний исчезнет. Даже в своей стране Вы уничтожите то, за что идете воевать в другие страны».
Друг и соперник Джона Рида, Буллит искал себя в переустройстве российско-американских отношений, которые быстро и хаотично менялись революциями в далеком Петрограде. В течение 1918 года, рассказывает брат Буллита, он составил «много меморандумов», в которых предлагал «новые способы строить отношения с Троцким» [26]. Возможно, что он знал Троцкого в бытность того в Нью-Йорке; они вращались в одних и тех же левацких кругах. В них началась и дружба Буллита с полковником Хаусом, который поддерживал его потом в течение нескольких десятилетий. Вокруг Хауса группировались люди левых и даже крайне левых убеждений; его близким другом был знаменитый тогда поэт и журналист Линкольн Стеффенс, приветствовавший большевистскую революцию. Завоевавший репутацию еще в 1900-х как «разгребатель грязи», разоблачитель коррупции и автор книги «Позор городов», Стеффенс освещал теперь Парижскую конференцию в левой нью-йоркской прессе. В феврале 1918 он говорил Хаусу, что основная проблемa американской дипломатии – недоверие России к инициативам Вильсона. 25 февраля Стеффенс с одобрения Хауса отправил телеграмму Джону Риду в Москву: «Троцкий совершает ошибку эпохального масштаба, сомневаясь в полнейшей искренности Вильсона. Я уверен, что президент Вильсон сам будет делать все, что он предлагает делать другим нациям. Если Вы можете и хотите изменить отношение Троцкого и Ленина [к инициативам Вильсона], это будет вклад в международную историю». Троцкий получал, наверно, и другие заверения подобного рода от своих американских друзей, что сыграло роль в его политике в отношении переговоров в Бресте в ближайшие месяцы. Позиции Ленина и Троцкого тут разошлись, Ленин выступал за скорейшее соглашение с немцами, а Троцкий тянул переговоры, ожидая переговоров с Америкой и Антантой [27].
Начав переговоры с противником, большевистская Россия отрекалась не только от своих недавних претензий на Константинополь, но и от старинных владений в Польше и Украине, на Балтике и Кавказе. Россия уступила земли, на которых проживала треть ее населения и работала большая часть ее промышленности. Мир, подписанный в Брест-Литовске в марте 1918-го, освободил германские войска с Восточного фронта и осложнил положение Антанты. С выходом России из войны только высадка американских войск могла остановить (и остановила) немецкое наступление во Франции. К концу войны западные державы Антанты диктовали Германии и ее союзникам условия мира, как это свойственно победителям. Не дождавшаяся победы Россия приняла условия проигравшей войну Германии. Большевики теперь надеялись на мировую революцию, под которой прежде всего понимали революцию в Германии: она уравняет побежденных и победителей, отменит дипломатию тайную и явную, ликвидирует сами страны и границы между ними. Но циничные европейцы, а вместе с ними и идеалистичные американцы понимали сепаратный мир, подписанный в Бресте новыми московскими лидерами и недавними эмигрантами, как успешный ход противника. Большевики превратили Россию из союзника Антанты в предателя, оказавшего помощь противнику, и потому державы «Оси» признавали их, а Антанта не признавала их в качестве законного правительства России. Действуя на Востоке с позиции силы, Германская империя навязала революционной России тот самый вариант хищнического мира с аннексиями и контрибуциями, которого равно опасались Ленин и Вильсон: первый из обоснованного страха, что Германия успеет навязать такой мир России, а второй из тоже оправдавшего себя страха, что его европейские союзники сумеют навязать подобный мир Германии.