Эльфийские хроники - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Луи Фетжен cтр.№ 46

И вот на поле боя появился Балор.

Первым под его ударами пал Нуада Серебрянорукий, ослабленный потоками яда, брызгающего из глаза Балора. Вслед за Нуадой погибли тысячи бравых воинов, осмелившихся сразиться с Балором. Никто из них не смог причинить ему ни малейшего вреда.

Во всем войске Племен богини Дану лишь один воин не испытал ни малейшего страха при виде этого гиганта. Этим воином был Луг, сын Киана и Этне, дочери Балора.

В то время как все отступили, прикрываясь щитами, Луг смело пошел навстречу своему деду, имея при себе из оружия одну лишь пращу. Он встал в вызывающую позу перед ним и крикнул зычным голосом:

— Я ничуть не боюсь твоего ужасного черного глаза!

Услышав это, Балор жестом показал своим стражам, чтобы они подняли его веко, и произнес такие слова: «Фе фе фо фо эктхе эктхе элле элле» (что означало: «Поднимите мое веко, чтобы я увидел болтуна, который бросает мне вызов»).

Едва он успел узнать своего внука, как Луг метнул камень при помощи своей пращи с такой силой, что тот пробил насквозь глаз и голову Балора. Гигант отлетел на своих воинов. Немало воинов — три раза по девять — были раздавлены его невероятным весом, и даже сам их король Индех утонул в яде, вытекшем из пробитого глаза.

После этого к Племенам богини Дану вернулась надежда, и они отбросили вражеские шеренги назад. Вскоре битва превратилась просто в резню.

Нарвэн сидела на берегу реки возле серого морщинистого ствола ольхи, которую она сама посадила здесь восемьдесят или сто зим тому назад, когда она была еще маленькой и думала, что жизнь продолжается вечно. Теперь дерево было уже старым, а сама она — еще старей. И она, и дерево уже приближались к концу своего существования на земле, и относились они к этому с одинаковым равнодушием.

После того как ей пришлось покинуть коллегию друидесс, эта старая эльфийка быстро потеряла вкус к жизни. К ней, безусловно, относились с уважением, однако этого было недостаточно для того, чтобы жизнь была полной. Большинство тех, кого она любила, уже умерли как-то незаметно для нее еще в те годы, которые она провела в сердце Рощи Семи Деревьев. По горькой иронии судьбы, которой она не переставала удивляться, свет знаний изолировал ее от остального мира и тем самым лишил ее главного, потому что, как она теперь считала, все существа, проживающие на поверхности земли, стремятся не к знаниям, а к счастью. Счастье, как ей теперь казалось, заключалось в отсутствии ясности сознания, в наивном и вопиющем неведении истинной природы вещей… Однако в глубине души старая эльфийка с горечью осознавала, что она неправа. Хотя никто, кроме богов, не способен в полной мере овладеть знаниями, только лишь жажда знаний и долгий процесс познания могут обеспечить ту или иную форму счастья — такого, какое она сама раньше иногда чувствовала. Но тот, кто получал свет знания, тем самым сжигал себе крылья — как бабочка, привлеченная светом пламени свечи, — и навсегда оставался изувеченным.

Нарвэн решила, что пожила на белом свете уже достаточно долго. После ночи Альбана Эльведа она перестала размышлять о том страхе, который, как она почувствовала, исходил из земных недр. Миру предстояло измениться. Время заканчивалось — так, как оно когда-то закончилось сначала для фоморов, затем для племени Фир Болг, затем — для самих богов… Именно так все и происходило. Пусть время остановится для нее у основания этой ольхи, пусть она станет перегноем и возродится в этом дереве…

Эта старая эльфийка — в черном платье и с лицом, освещенным улыбкой, которая сглаживала ее морщины — не чувствовала ни холода, ни порывистого ветра. Она наверняка так и оставалась бы сидеть под ольхой до тех пор, пока бы не умерла, если бы ее не вывели из оцепенения звуки какого-то голоса. Она открыла один глаз и повернула голову в сторону лесной тропинки, которая вела в Силл-Дару. При этом она успела лишь заметить, как группа охотников исчезла среди деревьев, и затем осознать, что они несли носилки и что среди них был Морврин. Она в течение некоторого времени пыталась снова впасть в состояние безмятежного забвения, но у нее ничего не получилось. Глубоко вздохнув, она встала, взяла свой посох и пошла вслед за этими охотниками.

Шла Нарвэн медленно. Когда она добралась до самой середины Силл-Дары, то увидела, что на поляне, которая являлась для эльфов тем, чем является для людей городская площадь, собралась огромная толпа. Ей пришлось прибегнуть к своему посоху и к громким крикам, чтобы суметь пробиться в самый центр. Там она увидела Морврина. Он повернулся к ней спиной и наклонился над носилками, на которых лежал Гвидион. Она прикоснулась к его плечу концом посоха и, как только он обернулся, показала ему жестом, чтобы он отошел в сторону. Затем Нарвэн со стоном присела на корточки, положила свою ледяную ладонь на лоб друида и, когда он открыл глаза, улыбнулась ему.

— Тебе следовало бы оставить войну тем, кто помоложе, — сказала она упрекающим тоном, который, однако, явно не соответствовал растроганному выражению ее лица.

— Это вовсе не боевая рана, — ответил Гвидион. — Боюсь, в ней вообще нет ничего почетного.

Нарвэн легонько приподняла ладонь своего старого друга, которую тот прижимал к своему боку. К этому месту у него был приложен пластырь из листьев, почерневший от крови. Она слегка приподняла пластырь — так, чтобы можно было ощупать своими длинными пальцами рану.

— Удар ножом… Глубокая рана. Из тебя могла бы вытечь вся твоя кровь.

Она отвела назад свои пальцы, вытерла их о красный плащ друида и, взяв пальцами Гвидиона за подбородок, внимательно всмотрелась в его бледное лицо, перекошенное от переносимой им боли.

— Знахарки тут не справятся, — процедила она сквозь зубы, протягивая руку в сторону Морврина, чтобы он помог ей подняться. — Нужно отнести его в Рощу Семи Деревьев! И скажи друидессам, чтобы они приготовили все необходимое. А вы, все остальные, — уходите! Ему нужно побольше свежего воздуха!

Эльфы повиновались и — хотя и неохотно — разошлись кто куда. Их потрясло то, что случилось с наставником, являющимся старейшим эльфом леса и первым среди друидов Элианда. Большинство из них считало его бессмертным, а потому, увидев его в таком состоянии, уже почти умирающим, и не зная, что же могло с ним произойти, они не на шутку встревожились… Охотники подняли носилки и понесли друида в Рощу Семи Деревьев. Старая друидесса удержала Морврина, схватив его за руку и жестом показав, чтобы он следовал за ней.

— Что произошло? — спросила она, садясь на большой пень и жестом приглашая Морврина сесть рядом с ней.

— Я и сам толком не знаю… — ответил Морврин. — Его ударил ножом Махеолас — ребенок-послушник. В этом я уверен, однако я не знаю, каким образом он сумел разорвать путы и где он взял нож, которым ранил Гвидиона.

— Вы его схватили?

— Ты считаешь, что этот мерзавец представляет собой такую большую ценность, что я стал бы рисковать ради нее жизнью друида?