Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 74

Да, я верю, что мой путь отныне – вознесение к тому величию, которым некогда обладал мой прапрадед. Он испытал много страданий и горько поплатился за ошибку, совершенную однажды. Его именем назвали и меня, хотя я не была мужчиной. Но в нашей семье два поколения подряд рождались только женщины, которые влачили жалкое существование, не продвигаясь ни на шаг к цели. И моя мать, давая мне мужское имя, надеялась, что я обрету неженские силы.

Она оказалась права.

Ну да, вы знали меня просто как Чжэн Фанг, что значит «возносящийся вверх аромат». А мое подлинное имя – Чжэн Вэймин. «Вэймин» означает – «приносящий величие». И вот я теперь возношусь к величию, оставляя вас внизу, в серости и скудости ваших будней!

Как странно… Что случилось со мной? Только что моя рука не успевала записывать мысли, не успевала облекать их в слова, как вдруг…

Вдруг одна страшная мысль поразила меня. Мне показалось, я поднялась на вершину высокой горы и увидела, что и выше подниматься некуда, и спуститься с нее невозможно, потому что внизу – ничего нет, пустота. Когда посвящаешь жизнь какой-то цели, именно она, цель, начинает казаться великой, а жизнь – исполненной особого смысла. Но ведь этим смыслом мы сами, наша семья, а потом и я одна наполняли свои деяния, посвящая жизнь поискам сокровища Цыси. Мы сами! Что, если… что, если я придаю всему этому слишком большое значение? Если это никому, кроме меня, не нужно? Что, если сокровище Цыси будет всего лишь поставлено на полку в каком-нибудь музее – и забыто через день? Покроется пылью и станет не единственной на свете реликвией, а просто одной из многих старинных безделушек. Современная жизнь суетна, ценности перестали быть вечными. Что, если меня поднимут на смех с моими мечтами прославить свою страну с помощью какого-то замшелого зелья? Что, если вы, европейцы, как всегда, оказались хитрее?..

Я еще не знаю, довериться ли мне внезапному сомнению. Ведь оно означает, что жизнь моя была посвящена пустой мечте. А с этим так страшно смириться! Я еще не знаю, как поступлю. Вернусь ли на родину или… Или навеки останусь в Талле. Еще не знаю. И не знаю, отправлю ли тебе мое письмо. Может быть, просто не смогу этого сделать…

Так или иначе, я больше не увижу тебя, а потому – прощай, Эсмэ…

Прощай!

В одежде гордого сеньора

На сцену выхода я ждал,

Но, по ошибке режиссера,

На пять столетий опоздал.

Илья Эренбург

При помощи совпадений

Бог сохраняет анонимность.

Альберт Эйнштейн

Однажды, суровой французской зимой (точнее, парижской, а впрочем, во всех городах прекрасной Франции в ту приснопамятную зиму творилось практически одинаковое безобразие: температура держалась много ниже нуля), некая молодая (относительно) и красивая (безусловно) дама пересекала площадь Сен-Огюстен, то есть Святого Августина. Шла по бульвару Осман, а площадь делила этот бульвар на две части. Женщину звали (и до сих пор, к счастью, зовут!) Алёной Дмитриевой, так мы и станем ее именовать, а слово «женщина» по отношению к ней употреблять перестанем, ибо была она не обычной, а совершенно невероятной.

Алёна, стало быть, Дмитриева не впервые ходила этой дорогой. Нередко вечерами она отправлялась бродить по Парижу – отчасти из любви к городу, из желания видеть его снова и снова, днем и ночью, всегда, – отчасти по простой такой, житейской причине: чтобы избежать искушения поужинать. В многочисленные дорогие и дешевые парижские ресторации и кабаки, источавшие вкуснейшие запахи и приманчиво звеневшие посудой до середины ночи, ее ничуточки не тянуло. Отвращением к общепиту некогда заразил ее родной совок, и никакие, даже изысканные зарубежные заведения это отвращение так и не вытравили. Встречаются такие реликты, да, встречаются! Алёна любила поесть, что да, то да, но только дома – без разницы, у себя ли, то есть в скромном русском городе Нижнем Горьком, или в Париже, блистательном Париже, как пела некогда Карамболина, Карамболетта, если кто-то понимает, о ком я говорю (оперетта нынче не в моде, к сожалению)… Короче, наша героиня, писательница Дмитриева (а она была, вообразите, писательницей, кропательницей, так сказать, детективных дамских романчиков), обожала набивать свой плоский, отлично накачанный при помощи шейпинга животик всякой калорийной прелестью именно после семи вечера, совсем хорошо – после восьми, а еще лучше – после девяти… Сыром, например, жирным, до одури вкусным «Горгонзоля» и потрясающим «Эпуазом», или авокадо, или плиткой шоколада… или двумя плитками шоколада, или финиками, или парочкой ломтиков знаменитого фуа-гра, или каким-нибудь «рулё прантом», или равиоли с креветками из китайской закусочной на углу Фобур Монмартр и рю де Прованс с рисовыми чипсами из той же самой закусочной… Да мало ли всякой опасной вкусноты в Париже, рассчитанной как на самый привередливый, так и на самый невзыскательный желудок? У Алёны Дмитриевой он таким и был – как привередливым, так и невзыскательным. И вот, ради спасения от переизбытка калорий (джинсы и так уж сидели в переобтяжку, особенно если для тепла поддевались колготки!) она и отправлялась погулять поздними вечерами.

Ей нравилось пройти от рю Друо, близ которой она жила у друзей, по Осману на бульвар Итальянцев, потом к Гранд-опера, перейти на бульвар Капуцинок, а оттуда – на бульвар Мадлен, по которому – к площади того же наименования, недавно во многих подробностях и с большим чувством запечатленной в одном из многочисленных романов, на которые столь горазда была наша героиня… Материал для этого романа (как и всегда, впрочем) подкинула ей сама жизнь, которая весьма щедра на приключения и интриги, когда заходила речь об Алёне Дмитриевой [52] .

– Диего, слышишь меня?

– Да, я здесь.

– Как там у тебя?

– Все тихо пока.

– Ты что делаешь?

– Я что делаю?! А, понял. Я жду автобуса. Вместе со мной его ждут еще человек десять. 16-й сегодня на час фактически сняли с маршрута. Там устроили небольшую пробку на углу Миромениль и Фобур Сент-Оноре.

– Ну, парни, вы просто спятили! Там не может быть небольшой пробки! Кому это в голову пришло?!

– Кстати, парни здесь ни при чем, это придумала Мари. И что вам не нравится, Поль? Не придраться!

– Ладно, с Мари я разберусь… потом. Будь все время на связи. Не отключайся ни на миг.

– Само собой, а как же иначе, все в порядке, Поль.

С площади Мадлен по рю Рояль Алёна, как правило, переходила на площадь Конкорд, то есть Согласия, а оттуда путь ее лежал или вокруг темного, загадочно белевшего мраморными статуями, точно привидениями, запертого на ночь Тюильри и Лувра, по авеню Опера или по Елисейским Полям к площади Этуаль. Очень часто, не дойдя до Триумфальной арки, она поворачивала на рю Миромениль и через нее прямиком выходила снова на Осман. Потом пять-семь минут до площади Сен-Огюстен – и снова по Осману, минуя, кстати, знаменитые «Прантом» и «Галери Лафайет», до рю Лафайет, по ней до рю де Прованс, оттуда на Друо – и вот дом, в котором Алёна останавливалась в Париже столько раз, что он ей стал практически родным. Так же, как и обитающее в нем семейство ее русской подруги Марины, Марининого французского супруга Мориса и двух девочек их совместного производства: Лизы и Танечки.