Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 129

И тут Алёна, несмотря на безумное напряжение, не удержалась и расхохоталась. На их с Мариной (и с Морисом, посвященным в тайну) языке сказать – пошлют на бэашвэ – значило то же, что послать на три буквы. BHV – это такой огромный, очень хороший хозяйственный магазин в Париже на рю Риволи, неподалеку от Отель де Вилль. В этот магазин Морис одно время – когда в доме делали ремонт – очень часто ходил. И как ни спросишь, где Морис, Марина непременно отвечала: «Пошел в BHV». Лизочка никак не могла запомнить эту аббревиатуру и говорила: «Папа пошел в магазин, где три буквы». Ну вот постепенно это и стало простым и сакраментальным.

Марина тоже прыснула:

– Сама понимаешь, даже разговаривать не станут. Но одна наша русская девочка вышла замуж за парня, который служит в полиции. Я им о тебе рассказывала, она твои книжки читала. Я попытаюсь добиться до них, объяснить… Вдруг парень поможет? Вот все, что я смогу.

– И все-таки… Попробуй сначала позвонить в комиссариат. По идее, они должны обращать внимание на все звонки такого рода. Главное, ты скажи, что речь идет об убийствах на бульваре Мальзерб. Что его разыскивает русская в серой шубке.

– Я поняла, – проговорила Марина. – Ну ладно, не будем времени терять. Пошла звонить. О результатах сообщу.

И она отключилась.

Алёна огляделась, поймала изумленный взор кондукторши, которая, хоть убей, не могла понять, почему в простом русском троллейбусе нужно непременно растопыривать пальцы и говорить по-французски, – и слабо улыбнулась. Хорошо бы, если б на сегодняшний день это осталось вашим самым сильным впечатлением, гражданочка!

Алёна глянула в окно. Ого, пока она говорила с Мариной, троллейбус уже приблизился к Советской площади. Теперь до поворота на Рокоссовского практически пустынное шоссе. Стреляй не хочу.

«Не хочу», – мрачно подумала Алёна и принялась искать в телефонной книжке нужный номер.

Так, вот и он.

Набрала его.

Гудки.

– Вы позвонили в приемную начальника следственного отдела областного УВД, – произнес холодноватый мужской голос. – Вы можете оставить сообщение после звукового сигнала, а в случае срочной необходимости позвоните, пожалуйста, в ближайшие отделения милиции. Их телефоны…

Алёна не стала слушать дальше.

Можно вообразить, что было бы, вздумай она позвонить в милицию родного Советского района. Вот уж точно на три буквы угодишь, причем отнюдь не на цивилизованные бэашвэ!

Сообщение оставлять – тоже смысла нет. Начальник следственного отдела областного УВД нужен Алёне Дмитриевой сейчас, лично и срочно! Несмотря на то, что уже девятый час вечера и все имеют право на заслуженный отдых.

Нужно позвонить Льву Иванычу домой, но телефона у Алёны нет. Раньше был, но Муравьев переехал на другую квартиру и, представьте себе, такой-сякой, не удосужился сообщить новый номер писательнице Дмитриевой. В справочную звонить бессмысленно… О, стоп! Миша, сосед Миша! Именно благодаря ему Алёна и познакомилась года три назад со Львом Иванычем, который с первой минуты знакомства проникся к ней величайшим отвращением и отношения своего, по сути, никогда не менял! [80]

Снова звонок.

– Миша… привет, это Алёна Дмитриева, ну, соседка ваша. Ради бога, очень важное дело. Мне срочно нужно связаться с Львом Иванычем. На работе его уже нет, пожалуйста, можно его телефон попросить? Я понимаю, вы сомневаетесь, но…

– Почему сомневаюсь? – послышался добродушный голос соседа. – Сейчас дам. Кстати, Левка мне вчера звонил и о вас спрашивал, мол, давно не видел писательницу, как она поживает. Я сказал, что вы только что из Парижа вернулись, а он почему-то рассердился и говорит: «Вечно ее носит где не надо!» Ну, вы же знаете, Левка человек сложный и к вам непросто относится.

– Да уж, – проворчала Алёна. – Честно говоря, я к нему тоже непросто отношусь и не стала бы беспокоить, но вот надо позарез.

– Верю. Записывайте телефоны, домашний и сотовый.

При этих словах Алёна вспомнила вахтершу из Оперного, коробочку «Рафаэлло», а может, и другие, более веские причины ее словоохотливости, и ее пробил нервный смех при мысли о Петре Фоссе, который сидит сейчас в засаде в своей квартире на проспекте Гагарина, остановка – «Музей Сахарова», и ждет, когда примчится эта дура, писательница Дмитриева.

И не один, наверное, сидит. С напарником!

Ну так вот – не дождетесь, господа!

– Алёна, вы меня слышите?

– Ну да. А что?

– Да вы как-то кашляете…

– Ничего, это я немножко поперхнулась, – соврала Алёна, решив не уточнять, что давится нервическим смехом.

Записала телефоны.

– Спасибо, Миша.

Ну вот, теперь надо набраться храбрости и позвонить Муравьеву…

Троллейбус остановился около Кардиоцентра. Быстро доехали. Слишком быстро.

Дверь водительской кабины открылась, в салон вошла маленькая немолодая женщина с измученным жизнью лицом.

«Так, – испуганно подумала Алёна. – Сейчас скажет – едем в парк».

Но водитель троллейбуса прошла через салон, посмотрела в заднее стекло – и вернулась в кабину.

– Надя, ты что? – окликнула кондукторша, но та не ответила.

Троллейбус тронулся.

Алёна немножко подумала, собралась с мыслями – и набрала номер.

– Слушаю, Муравьев, – ответил Лев Иваныч по домашнему телефону так, как всегда отвечал по служебному.

– Лев Иваныч, здрасьте, это Алёна Дмитриева, писательница, – быстро, чтобы не растерять решимость, проговорила она. – Лев Иваныч, вы только не подумайте, что я спятила, но тут дело по-настоящему серьезное, речь идет, во-первых, о контрабанде, о вывозе исторических материалов, имеющих баснословную ценность, а во-вторых, о возможной перемене государственного строя во Франции…

Лев Иваныч молчал. На самом деле Алёна его понимала. Она тоже молчала бы на его месте! А потом, немного придя в себя, она выпалила бы: «Ну и ну! Да ведь я так и знал, что вы сумасшедшая!»

– Ну и ну… – Лев Иваныч не выпалил, а выговорил это медленно, видимо, пытаясь освоиться со злобой дня. – Ну и ну! Да ведь я так и знал… так и знал, что это именно о вас рассказывал мне коллега Малгастадор! Но как, скажите на милость, вам удалось вмешаться в дело, которым занимается Интерпол?

«Может, когда-нибудь, когда я, Петр Григорьев, сын Федоров, выберусь из сего Содома с Гоморрою, называемого французской державою, терзаемой революцией, я смогу обо всем написать спокойно или рассказать связно, но сейчас, по истечении сего дня, 14 июля, в голове одни сполохи мельтешат, никакого порядку нет: то себя вижу, то иные лица, то слова какие-то вырываются, звуча как бы сами собой… Лежу на лавке в приемной Ивана Михайловича Симолина, где он мне место для спанья определил, а сам будто на огненной сковородке кручусь, вспоминаючи, чего нагляделся нынче…