Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 126

– Пляс? – изумилась Катерина. – Плясать, что ли, хотел?

– Да хрен его знает, что он хотел! – возбужденно махнул рукой охранник. – Главное другое. Домчались мы с ним так аж до площади Минина, он засекся весь, запыхался, спотыкаться стал – сейчас упадет! – и только я руку протянул, чтобы его схватить, как откуда ни возьмись выскочил огромный такой джипяра, дверца распахнулась, оттуда ручища вытянулась, беглеца внутрь втащила – и все, поминай как звали. Я еще за ними по Варварке долго бежал, да разве нагонишь! Так и удрал, чертов трансвестит!

– Почему ты думаешь, что он трансвестит? – подала голос билетерша.

– Ну он же в женский туалет поперся, извращенец!

– Так он трансвестит или извращенец? – не унималась билетерша.

– А трансвестит – не извращенец, скажете?! – возмутился охранник.

Алёна не стала ждать окончания теоретического спора – выскользнула за дверь и только теперь заметила, что все еще сжимает наручники.

Ну и ладно. Может, пригодятся как оружие. Другого-то у нее нет, а на улице, как она только теперь поняла, довольно опасно.

Почему? По многим причинам. Например, потому, что загадочный крик панка-рокера-трансвестита «Секур, плювит, пляс!» очень напоминал вот такие французские слова: «Au secours! Plus vite! Sur place!» Это означало: «На помощь! Скорей! На площадь!» И мощная рука, высунувшаяся из «джипяры» – из джипа, заметьте себе… и хвост светлых волос, метавшийся по спине панка… и светленькая косичка на черной шубке… Да-да, на новехонькой черной норковой шубке!

Алёна оглянулась. На миг ей захотелось вернуться под надежную защиту бдительных дам, подождать, пока вся публика не спустится, спектакль, а потом и банкет, не кончатся, не разберут всю верхнюю одежду с вешалок…

А потом? Потом-то все равно что-то предпринимать придется. А эти тетки точно не дадут ей подумать. А думать надо. Думать и действовать!

– Петруша, мы с тобой станем свидетелями страшного события – гибели королевства. Я видел сон: золотые королевские лилии затопило грязной болотной жижею. Я видел, будто трясина разверзлась на месте Бастилии и поглотила собой королевский трон. И болотная вода имела ржавый оттенок крови. Нынче ночью огни горели во всем Париже. Из Сент-Антуанского предместья шли новые и новые толпы. Люди не возвращались домой, а располагались лагерями на улицах. Ясно, что нынче нужно ожидать дальнейшего обострения событий.

– Что такое Бастилия, Иван Матвеевич? Арсенал? Я слышал третьеводни в Пале-Рояле, как некий крикун по имени Демулен призывал народ идти добывать в Бастилии оружие.

– Так вот они что задумали… Бастилия – королевская тюрьма, позор и проклятье Франции. Сказать «Бастилия» – это то же, что сказать «lettres de cachet». Эти письма – приказы об арестах, которые подписывались королем и пачками давались кому угодно: министрам, губернаторам, любовницам, фаворитам. Такой приказ, загодя подписанный королем, повелевал коменданту Бастилии заключить в крепость человека (в бумаге оставлялось место для имени и фамилии) и держать его впредь до распоряжения. Таким образом, сановник или любимец, которому в порядке милости давалась такая бумажка, мог вписать в бланк любого, кого вздумается, и передать приказ полиции. Человека заключали в тюрьму и держали его до тех пор, пока владелец приказа не соблаговолит испросить у короля позволения выпустить заключенного или сам король о нем не вспомнит. Держали и год, и пять лет, и тридцать пять лет, а о некоторых забывали совсем…

– Да это ж зверство какое…

– Ну, что ты с этими властителями поделаешь, Петрушка. Вот такие они, и наше дело не судить их, а защищать. Ну так вот, слушай. Кроме того, что Бастилия – тюрьма, это еще и немалый арсенал. Уверяю тебя, мятежников влечет вовсе не идея освобождения заключенных. Не сегодня завтра войдут в Париж, а может быть, уже сейчас входят в него королевские войска из Версаля. Еще вчера народ бросился к лавкам оружейных мастеров, все лавки и мастерские были мгновенно опустошены. Кинулись во Дворец инвалидов, где тоже хранилось оружие. Сколь слышал, командир гарнизона дворца Безанваль пытался вступить в переговоры с толпой. Но толпа не расходилась, а с силой ворвалась во двор. Офицеры, потерявшие веру в своих солдат, не решились пустить в ход оружие. Безанваль со своим отрядом вынужден был удалиться. Народ ворвался во Дворец инвалидов, захватил 32 тысячи ружей, но пороху найдено было мало. Бросились в Арсенал, но и там пороху почти не оказалось. Порох был заранее перевезен в Бастилию! И вот почему они рвутся туда, как голодные крысы к наполненным амбарам.

– Что же делать нам теперь?

– Я виделся вчера со всеми нашими молодыми русскими. Я в них не сомневался, и правильно делал. Они не станут вмешиваться в бунт из чистого любопытства или озорства, не станут печь каштаны на чужом огне.

– Каштаны?! Это такие катышки, вроде конского навоза, которые тут жарят и едят? Фу, гадость, однако! Наша печеная картошка не в пример слаще!

– Земли тут мало – картошкой засадить, чтобы всем хватало полакомиться. А каштаны на деревьях растут не вширь, а ввысь. Места много не занимают. Вот и пользуются… Да ладно, французы вообще чудной народ. Ты еще не знаешь, каких осклизлых морских существ они почем зря лопают да похваливают! А улитки? А лягушки?!

– Неужто и лягушек едят?! Спятили! Воистину спятили! Теперь понимаю, почему страна ополчилась на властителей: все в одночасье спятили, лягушачьего мяса наевшись!

– Спятили, верно ты говоришь, Петруша. Но вернемся к нашим мутонам [79] , то бишь к нашим двум молодым упрямцам, Новикову и Радищеву. Чует мое сердце, нынче они непременно к Бастилии потащатся. Иди туда, ищи их, останови, остереги. Спаси души от греха разрушения, слышишь?

– Я постараюсь, Иван Матвеевич, клянусь!

– Постой-ка, Петруша. У тебя есть оружие?

– Какое оружие? Я человек мирный.

– Мирный, да не к мирным идешь. Нож есть?

– Ну дорожный, каким я хлеб резал, да и тот в котомке моей остался.

– Вот этот возьми. Спрячь его под рубаху, держи в ножнах, больно востер он, да несколько раз попробуй его, удобен ли, как в руку ложится, как его удобней выхватить, случись что. Кто знает, может, он тебе жизнь спасет… Идешь-то в разбойничье логово, а с волками, сам знаешь, жить – по-волчьи выть.

На улице было полутемно, ветрено, пустынно. Алёна шла по Покровке – все же пешеходная улица, тут ни на джипах, ни на каких других машинах не больно-то разъездишься, – но все же старалась держаться поближе к дверям магазинов. До восьми оставалось пять-десять минут, все закроется, пути отступления будут отрезаны, надо спешить!

Пока шла от Пискунова до площади Минина, более или менее вырисовался план действий. Ужасно, ну просто ужасно не хватало тетрадки в клеточку, ручки и ее колпачка. То есть все это лежало в сумке, но сейчас Алёна просто не могла себе позволить зайти куда-то, ну, например, в кафе «Мишель», заказать кофе и посидеть, подумать, позаписывать свои странные, парадоксальные, но, похоже, правильные выводы. Во-первых, опасно. Люди, против которых она нечаянно начала играть, рисковые, соображают быстро, ну а за тем, чтобы сунуть руку в карман и выхватить пистолет, не то через карман выстрелить в зарвавшуюся писательницу, у них тоже не заржавеет. Досидишься этак до выстрела через витринное стекло и рухнешь, выронив на пол тетрадку и ручку, а колпачок зажав в зубах… неэстетично! А во-вторых, времени нет рассиживать. Опасно. И надеяться можно, как сплошь и рядом бывает в жизни, только на себя. Не то чтобы только, но преимущественно.