Мы - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Николс cтр.№ 53

Однако благоговение — отнюдь не то чувство, которым можно наслаждаться часами, и очень скоро все это мне изрядно наскучило. Тогда я прошел в буфет, где съел круассан с пастрами и моцареллой, что с гастрономической точки зрения вполне удовлетворило мои потребности. Вернувшись в купе, я задремал, а когда проснулся, то обнаружил, что Бреннер превратился в Бреннеро. Изменилась форма церковных шпилей, горы мягко перешли в холмы, а сосны уступили место бесконечным виноградникам. Германия с Австрией остались далеко позади, и вот я уже в Итальянских Альпах, ну а затем — и в Вероне.

Прелестный город, и красновато-коричневый, и грязно-розовый, и насквозь пропеченный августовским полднем. Однако я был настолько поглощен поставленной целью, что позволил себе отпустить на Верону всего лишь два часа: я шагал по прекрасным площадям и средневековым мостам так, словно отрабатывал тяжелую повинность осмотра достопримечательностей по списку, — чудовищный способ знакомства с городом и гнусное предательство нашей задумки Большого турне. Ну да ладно, сейчас есть вещи поважнее культуры. Я отметил чудесный римский амфитеатр, третий по величине в мире, поставил галочку, осмотрел Торредеи-Ламберти, рынок на Пьяцца делле Эрбе, живописную Пьяцца делла Синьория — галочка, галочка, галочка. Вниз по вымощенной мрамором торговой улице, и вот уже толпа туристов внесла меня в наполненный какофонией звуков и запруженный людьми внутренний дворик под каменным балконом — предположительно, балконом Джульетты. Такое чувство, будто балкон просто приклеили к стене, и, как и следовало ожидать, мой путеводитель сообщил с некоторым оттенком презрения, что балкон был пристроен не далее как в 1935 году, а поскольку Джульетта — персонаж вымышленный, то это вообще как попасть пальцем в небо. «О Ромео, Ромео! Отчего, зачем ты Ромео?» [40] — радостно выкрикивали остряки из всех стран мира. В этот знойный полдень внутренний дворик стал буквально ловушкой для туристов, но я прилежно смотрел, как взмокшие от пота люди по очереди позировали на фоне пошлого памятника шекспировской героине, правая грудь которой блестела от прикосновений миллионов рук. Потереть ее грудь — это к удаче, тут и к бабке не ходи. Какой-то японский джентльмен сжал мою руку и жестами изобразил камеру, что на международном языке знаков означало: «Не желаете, чтобы я вас сфотографировал?» Но тискать на фотографии грудь бронзовой статуи — нет уж, увольте! Я вежливо отказался и начал проталкиваться к выходу, остановившись только для того, чтобы прочесть надписи на стене, разукрашенной граффити: Симон и Вероника, Олли + Кирстен, Марко и Карлотта. Полагаю, я мог бы добавить: Конни + Дуглас = 7я навсегда. Je t’aime, прочел я, ti amo, ik hou van je [41] , стена была густо исписана объяснениями в любви, прямо-таки в духе Джексона Поллока.

Джексон Поллок.

— Вот видишь, Конни? Я чему-то учусь, — громко сказал я. — Ik hou van je.

[42]

Самое правильное — прибыть в Венецию рано утром на водном такси, идущем через лагуну. Я же приехал на ночном поезде вместе с туристами попроще и студентами; спотыкаясь и открыв рот от изумления, они гуртом вывались из странного, но довольно элегантного железнодорожного вокзала — отделанного мрамором здания с низкими потолками, чем-то напоминающего кофейный столик, о который вы постоянно стукаетесь голенью. Я нашел последний свободный номер в забытом богом pensione в Кастелло и, решив проделать весь этот неблизкий путь пешком, бодро зашагал по все еще оживленной Страда-Нова, заглядывая в юношеские лица в надежде увидеть Алби. Венеция в разгар лета ощущалась совсем не так, как зимой; воздух был пропитан влагой, от каналов исходил тошнотворный аммиачный запах, и я не сразу обнаружил, что сомнительные ароматы, к моему величайшему стыду, исходят именно от меня. По пути между Мюнхеном и Венецией я успел провонять не хуже, чем грязный канал; словом, возникла острая необходимость срочно устранить непорядок в номере отеля.

И тут впервые в жизни меня подвела способность ориентироваться: я кружил по разным там fondamentas, rivas и salitas [43] , в связи с чем появился в pensione «Беллини», втиснутом между домами обшарпанном здании в тени Арсенала, уже после полуночи.

В прибытии в отель после полуночи есть некий элемент непристойности и вороватости; недружелюбный ночной портье обиженно направил меня по бесконечным лестничным пролетам в чердачный номер размером с двуспальную кровать, но с одним спальным местом. За тонкой стенкой, с ревом пробуждаясь к жизни, булькал гостиничный бойлер. Я бросил взгляд в зеркало, освещенное тусклыми лучами света голой лампочки под потолком. Поскольку жара и влажность были поистине тропическими, почти как на реке Амазонке, а я постоянно тер вспотевшее лицо, то у меня на лбу, со въевшейся грязью семи стран, образовалась полоса серого налета, вроде следа от ластика. Последний раз я брился еще в Париже, а одежду менял в Мюнхене, более того, я практически не спал со дня отъезда из Амстердама. Под солнцем Вероны мой нос, причем исключительно нос, стал цвета красного цветочного горшка, тогда как кожа под глазами от усталости приобрела сине-серый оттенок. Вид у меня был измочаленный, что уж там говорить, совсем как у заложника, готовящегося к видеообращению. Если бы меня сейчас увидел Алби, то наверняка испугался бы, но я настолько вымотался, что даже поход в общую ванную в конце коридора был выше моих сил. В результате я просто потер подмышки пластмассовым мылом и сполоснул коричневой водой из крошечной раковины, простирнул пропотевшую одежду, разложив ее, точно водоросли, на подоконнике, рухнул на продавленный матрас и моментально заснул под рев и бульканье гостиничного водопровода.

Попробуйте представить, если хотите, макет Венеции в масштабе. Города не больше Рединга, но с более сложной планировкой и четкими границами. А теперь представьте две фигуры, также в соответствующем масштабе, которые в течение двенадцати часов наугад сворачивают то налево, то направо, совсем как мыши — да-да, мыши — в лабиринте. Лабиринт этот не относится к числу классических: широкие улицы и огромные площади перемежаются узкими переулками и мостами, выполняющими роль дымоходов. А с учетом турбулентного движения в течение, скажем, четырнадцати часов какова вероятность того, что наши две фигуры попадут в поле зрения друг друга?

Тут даже не надо быть специалистом по статистике, чтобы понять, насколько невелики мои шансы. Однако ничтожными их тоже не стоит считать, поскольку туристы в Венеции предпочитают следовать определенным протоптанным маршрутам: от Ferrovia до площади Святого Марка, от Святого Марка до рыбного рынка, затем до Accademia и обратно к Ferrovia. И хотя всем нам нравится мнить себя искателями, туристы под воздействием определенных факторов, сознательно или бессознательно, бродят по Венеции точь-в-точь как по большому универмагу, аэропорту либо картинной галерее. Ну-с, и куда лучше пойти: вглубь этого провонявшего мочой темного переулка или по направлению к той очаровательной маленькой кондитерской? Подобным поведенческим особенностям посвящено множество научных работ. Нам кажется, что мы обладаем воображением и свободой выбора, а в сущности, возможности свернуть с проторенного пути у нас не больше, чем у идущего по рельсам трамвая.