Шкура - читать онлайн книгу. Автор: Курцио Малапарте cтр.№ 34

– Comment veux-tu que cela m’aide à comprendre l’Amérique? Cela n’a aucun rapport avec l’Amérique? [167] – отвечал Джек.

– Не будь наивным, зачем вам было бы освобождать Европу, если бы это не помогло вам понять Америку? – говорил я.

В «Плимуте» Джека расположились также Жорж, Жан-Луи и Фред. Жорж попал в Неаполь только несколько дней назад, он привез свежие новости из Рима и Парижа, но добрался он не так, как остальные – через немецкую линию фронта в горах Абруцци, – а прибыл морем на английском сторожевом катере, дожидавшемся его у Адриатического побережья близ Равенны.

Я познакомился с графом Жоржем де ла В. много лет назад в Париже, в доме герцогини Клермон-Тоннер, жившей тогда на рю Ренуар в Пасси, где он появлялся время от времени вместе с Максом Жакобом, с которым дружил. В молодости Жорж был одним из красивейших миньонов [168] Парижа, из тех, кто в светских хрониках молодого Марселя Пруста выглядывает из-за спинок кресел в парижских аристократических салонах, подобно златокудрым пастушкам, выглядывающим из-за спин нимф на полотнах Буше и Ватто. В родне по отцовской линии у него был Робер де Монтескью, а по материнской – кто-то из наполеоновской знати, и Жорж не только сочетал в себе блестящие традиции либертаризма XVIII века с суровой и грубоватой чувственностью, которые со времен Империи через Луи-Филиппа спустились по ветвям родового древа до крупных буржуа времен М. Тьера, но и почти оправдывал и, в определенном смысле, компенсировал избыток мужественности, так часто встречающийся в истории Третьей республики. Приходится признать, что такие персонажи более полезны для понимания эволюции обычаев общества, чем политические деятели. Родившийся во времена правления Фальера [169] , воспитанный под блистательной звездой Дягилева, возмужавший под знаком Жана Кокто, он был свидетельством не упадка нравов республиканской Франции, а того ослепительного блеска, тонкости мысли, изящества манер, которыми славилась бы Франция, не будь в ней Третьей республики. Уже достигший сорокалетнего возраста, граф Жорж де ла В. принадлежал к избранному обществу утонченных и, можно с уверенностью сказать, духовно свободных людей, оправдавших и смягчивших в глазах Европы muferie [170] персонажей Третьей республики и призванных оправдать неизбежное muferie общества Четвертой, которая волею фатума должна была родиться после освобождения Франции и Европы.

– Жорж тоже марксист? – прошептал я на ухо Жану-Луи.

– Конечно, – ответил он.

Это «конечно» меня несколько озадачило и обеспокоило. Я не мог смириться с мыслью, что европейцы нового поколения использовали марксизм лишь как предлог для оправдания своей распущенности. Однако под этим предлогом крылось нечто гораздо более серьезное. После любой войны, после каждой революции, как и после любого бедствия, будь то голод или чума, общественная мораль деградирует, это общеизвестно. А упадок нравов среди молодежи представляется фактом столь же морального, сколь и физиологического плана и легко переходит за пределы нормы. Чаще всего встречается гомосексуализм в его наиболее распространенной среди молодежи форме d’un hédonisme de l’esprit [171] , или, по словам одного католического писателя, рассмотревшего этот вопрос с деликатной стыдливостью, d’un dandysme à l’usage d’anarchistes intellectuels, d’une méthode pour se prêter aux enrichissements de la vie et pour jouir de soi-même [172] .

Однако на этот раз упадок нравов европейской молодежи предшествовал войне, а не следовал за ней, он был как бы введением к войне, прелюдией к трагедии Европы, а не ее следствием. Еще задолго до печальных событий 1939 года молодежь, похоже, уже подчинилась заданному коду, стала частью плана или программы, подготовленной влиятельной силой и направляемой циничным и расчетливым умом. Можно предположить, что существовал Пятилетний план внедрения гомосексуализма для развращения европейской молодежи. Некая двусмысленность в поведении и высказываниях, в характере дружбы и социальном промискуитете буржуазной и пролетарской молодежи, союз буржуазной и пролетарской развращенности, к сожалению, наблюдались еще задолго до войны, особенно в Италии (где в некоторых кругах молодых интеллектуалов и людей искусства, особенно художников и поэтов, молодежь занималась педерастией, считая, что тем самым строит коммунизм), и были выставлены на общественное обозрение журналистами, учеными и даже политическими деятелями, обычно мало внимания уделяющими далеким от политики явлениям.

Меня особенно удивлял тот факт, что это падение нравов среди буржуазной и рабочей молодежи (больше заметное в среде первых, чем вторых; здесь нужно учесть естественный боваризм некоторых молодых рабочих, еще более распространившийся после их встреч с буржуазной молодежью) произошло под предлогом приобщения к коммунизму, как если бы сексуальная инверсия, еще не совершившаяся, а лишь обозначенная, была обязательным условием для посвящения в коммунисты. Я много раз задавался вопросом (ибо эта проблема казалась мне фундаментально важной), произошло ли это спонтанно, как результат личной моральной и физиологической распущенности, как реакция на нравы, предрассудки и идеалы буржуазии периода упадка, или явилось следствием тонкой циничной и враждебной пропаганды, привнесенной со стороны и нацеленной на разрушение социальной ткани Европы в предвидении, что слабые духом люди нашего времени встретят это падение нравов как великую революцию современности.

Вероятно, можно возразить, что это явление – надуманное, что увлечение молодежи коммунизмом, так же как их любимая декларируемая и скорее обозначенная, чем применяемая, сексуальная инверсия – не что иное, как одна из форм интеллигентского дендизма, дилетантства (в большей степени напускного, чем искреннего), снобистского вызова добрым нравам и буржуазным предрассудкам, и что молодые в наше время играют роль гомосексуалистов, как во времена Байрона и де Мюссе играли роль романтических героев, позже – роль проклятых поэтов, а совсем недавно – роль рафинированных Des Esseintes [173] . Однако эти тревожные мысли все же возбуждали во мне желание побывать на церемонии «фильяты», и не ради простого любопытства, а ради того, чтобы понять, насколько опасно это зло, в чем его суть и что нового и необычного оно несет.