Великий Мао. "Гений и злодейство" - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Галенович cтр.№ 176

В КПК тогда такого рода жест Сталина воспринимали следующим образом: в то время мир был разделен на два лагеря, СССР и США вели между собой борьбу за то, чтобы стать гегемоном, то есть временным властителем мира, не по праву присвоившим себе эту роль. США осуществляли ядерный шантаж. Сталин пригласил китайскую делегацию на просмотр этого фильма с той целью, чтобы на фактах, которые приводились в этом фильме, показать, что у него тоже есть атомная бомба и потому не следует слепо полагаться на Запад. Если враг действительно захочет нанести удар с применением атомных бомб, то Советский Союз сумеет дать надлежащий ответ, а нашим друзьям будет обеспечена защита в виде имеющегося у СССР ядерного оружия.

После просмотра этого документального кинофильма люди приглушенными голосами обменивались впечатлениями о мощи ядерной бомбы.

Сталин, пребывая в приподнятом настроении, сказал членам делегации, что наука и техника развиваются семимильными шагами, движутся с такой скоростью, что иной раз это превосходит все ожидания. Однако, когда речь идет об испытаниях атомной бомбы, то есть оружия массового поражения, никто не говорит об этом открыто, этим занимаются за закрытыми дверями, тайно, секретно; в этой связи атомную бомбу называют иногда «секретным оружием». Китайская делегация восприняла эти рассуждения Сталина как намек на то, что он подразумевал под этим, что в СССР тоже работают над еще более новыми видами вооружений.

27 июля Сталин устроил банкет на втором этаже своей дачи в Кунцеве. Он пригласил членов делегации и Цзян Цин.

После того как Цзян Цин предложила тост, Сталин чокнулся со всеми и был, очевидно, рад. Цзян Цин сказала, что «здоровье товарища Сталина – это наше счастье!». Очевидно, что ее слова задели Сталина за живое. В этой связи он отметил, что центр революции перемещается на Восток. Он сказал: «Люди на Западе возгордились и после смерти Маркса, Энгельса отстали. Центр революции с Запада переместился в СССР, а теперь перемещается дальше – в Китай».

Сталин подчеркнул: «Что касается марксизма, то, возможно, мы в Советском Союзе и раньше вас ознакомились с общетеоретическими положениями, возможно, что прочитали побольше литературы. Однако если говорить о воплощении основных принципиальных установок марксизма в практику, то тут нам есть чему у вас поучиться, у вас тут есть значительный опыт, заслуживающий изучения».

Сталин далее сказал:

«Сегодня вы называете нас старшим братом. Хотелось, однако, пожелать, чтобы младший брат догнал и перегнал старшего брата. И это не только наше общее пожелание, оно также отвечает закономерностям развития; ведь новое всегда превосходит старое! А теперь прошу всех поднять бокалы и выпить за то, чтобы младший брат обогнал старшего брата!»

Эти слова Сталина прозвучали искренне. Лю Шаоци, слушая его, очень нервничал и никак не мог согласиться принять тост.

Сталин пояснил:

«С перемещением центра мировой революции лежащая на вас историческая ответственность станет тяжелее. Я высказываю наше искреннее пожелание!»

Лю Шаоци все же не принимал тост. Он сказал: «Старший брат – это все-таки старший брат. Младший брат – это все-таки младший брат! Мы всегда будем учиться у старших!»

Присутствовавшие при этом советские руководители наперебой уговаривали Лю Шаоци выпить:

«Младший брат догонит и перегонит старшего брата; это закон. Надо выпить за предложение товарища Сталина!»

Лю Шаоци все же не соглашался, он нервничал, покраснел.

Так получилось, что Сталин предложил тост за перемещение центра мировой революции, пожелав, чтобы младший брат перегнал старшего брата, но Лю Шаоци со всей решительностью не принял этот тост. Долго все препирались. И все-таки Лю Шаоци так и не выпил.

Советские руководители не могли взять в толк, почему Лю Шаоци так поступил. Они исходили из того, что по кавказским обычаям в тостах проявляется искренность и высказываются добрые пожелания. Почему же Лю Шаоци не выпил?

Европейцы зачастую не понимают характер наций Востока, которые подвергались гнету и находились в рабстве. Лю Шаоци был одним из вождей народной революции в Китае. На протяжении длительной революционной борьбы в бесчисленных сражениях он оттачивал и свой разум, и свою волю и смелость. Однако в глубине души все еще оставались отпечатки гнета и рабства. В характере человека Востока были и трудолюбие, и искренность, и терпение, и скромность, то есть многочисленные прекрасные качества. Но перед «великими фигурами» человек Востока никак не мог выпрямить спину до конца.

Лю Шаоци посетил Москву по поручению Мао Цзэдуна и от имени Мао Цзэдуна встретился со Сталиным. Задачи, поставленные перед ним Мао Цзэдуном, он выполнил в соответствии с поручением. От имени Мао Цзэдуна он сделал то, что было необходимо. Однако, как полагали в КПК сторонники Мао Цзэдуна, Лю Шаоци не мог передать характер Мао Цзэдуна, своим поведением продемонстрировать, что такое абсолютно несгибаемый характер Мао Цзэдуна. В КПК гадали, как поступил бы в такой ситуации Мао Цзэдун, и приходили к выводу, что Мао Цзэдун, наверное, не был бы слишком уж скромен, он полностью разогнул бы спину. Мао Цзэдун многократно ратовал за то, чтобы сбросить с плеч давившее на них бремя прошлого гнета и рабства, смело думать и смело действовать, смело выходить вперед, делать то, чего никто раньше не делал, чего не делали предшественники!

Мао Цзэдун много раз критиковал проявления рабства в характере людей. Он выступал против того, чтобы гнуть спину перед старшими, склонять голову, не решаться сесть в их присутствии. Мао Цзэдун говорил, что «у раба стоять вошло в привычку».

Лю Шаоци был, с точки зрения сторонников Мао Цзэдуна, чересчур осторожен. Он не выпил, когда Сталин предложил тост.

Такова была разница в характерах Лю Шаоци и Мао Цзэдуна. Она проявилась еще больше во время поездки Мао Цзэдуна в СССР, состоявшейся несколько месяцев спустя. Тогда встретились две равноценные фигуры. В этом было отличие Мао Цзэдуна от Лю Шаоци. [254]

Так трактовались в КПК – КНР события, происходившие во время поездки делегации Лю Шаоци в СССР в 1949 г.

В сущности же, Лю Шаоци оказался в безвыходном положении, когда только отмалчивание и недействие могли дать ему возможность более или менее сохранить лицо по возвращении в Китай. Дело было в том, что Лю Шаоци прекрасно знал о том, что обо всех его словах и даже обо всех его эмоциях, обо всем, что выразится на его лице, будет непременно доложено Мао Цзэдуну, причем в духе критики поведения Лю Шаоци. Если бы Лю Шаоци был свободен от подозрительности Мао Цзэдуна, он повел бы себя иначе. Лю Шаоци отличался огромной самостоятельностью в своих действиях и решениях, будучи, однако, ограничен объективно сложившейся ситуацией, то есть культом Мао Цзэдуна и его подозрительностью, болезненной мнительностью, особенно тогда, когда речь шла об отношениях со Сталиным. Лю Шаоци в данном случае сумел все же точно выполнить инструкции Мао Цзэдуна, будучи поставлен, кстати сказать, в весьма затруднительное положение по вине, в частности, супруги Мао Цзэдуна.