Если соблюдать конвенции, зачем вооружать палками лагерную охрану?
Во всём сборнике только три раза говорится, что офицеров из лагерной администрации привлекли к суду — и то одного не за издевательства над пленными, а за воровство, а двух других вообще непонятно за что. И уж можно быть точно уверенными: если бы у поляков имелись документы о привлечении к суду за халатность, повлёкшую массовую гибель пленных, или за жестокое с ними обращение, они бы их выложили.
Наконец, уже в 1921 году, польские власти, явно под нажимом советских, начали следствие против очередного коменданта лагеря в Стшалково поручика Малиновского. Узнав об этом, люди из лагеря, находившиеся в рабочей команде в Варшавской цитадели, несмотря на своё уязвимое положение, передали письмо с изложением показаний, которые они готовы были подтвердить под присягой и на суде. Там рассказывается о некоторых подвигах славного поручика на ниве садизма.
«Пленные в лагере были лишены всякой одежды, ходили в костюме Адама, счастливцами были некоторые, которые имели на пояснице кусок матраца; по распоряжению Малиновского каждый барак беспрерывно проветривался, на дворе голых держали по несколько часов для проверки или по какому-либо другому случаю. И это при сильном ветре и морозе до 10 градусов и более. В бараках дырявых и гнилых люди набиты были как сельди в бочке. Подстилки никакой, ни соломы, ни стружек. В баню гоняли пленных большими партиями, заставляя мёрзнуть голодных, забитых больных на дворе при всякой погоде, до и после бани. Такое обращение и антисанитарные условия были причиной смерти пленных красноармейцев. Никакие меры пор. Малиновским не принимались, наоборот, ему как садисту, испорченному нравственно, приятны были наши мучения голода, холода и болезни.
Кроме этого, пор. Малиновский ходил по лагерю в сопровождении нескольких капралов, имевших в руках жгуты-плётки из проволоки, и кто ему нравился, приказывал ложиться в канаву, и капралы били сколько было приказано, если битый стонал или просил пощады, пор. Малиновский вынимал револьвер и пристреливал… Если часовые (постерунки) застреливали пленных, пор. Малиновский давал в награду 3 папироски и 25 польских марок Неоднократно можно было наблюдать такие явления: группа во главе с пор. Малиновским влезала на пулемётные вышки и оттуда стреляла по беззащитным людям, загнанным, как стадо, за загородку… Никакие репрессии по отношению к пленным со стороны конвойной команды не устранялись, а поощрялись, некоторые часовые за удальство считали пускать пули в бараки, и днём и ночью прицеливались в том направлении, где спят пленные…»
В сборнике ни слова не говорится о том, чем закончился суд над поручиком. Скорее всего, ничем или почти ничем. Но, может быть, стоит посмотреть в списках расстрелянных в 1940 году эту фамилию. Если мы найдём там какого-нибудь капитана или полковника Малиновского, станет яснее, за что в СССР после сентября 1939 года расстреляли некоторое количество польских пленных (хотя не 4 тысячи и не в Катыни).
Польские власти поступили умнее, чем немецкие — они не оставили инструкций по массовому умерщвлению, хотя их лагеря ничуть не лучше немецких. У одних — орднунг, у других — бардак, а результаты одинаковые. Впрочем, если бы советские пленные находились в Польше не год, а четыре, как в Германии, вряд ли после войны имело бы смысл говорить об обмене пленными — разве что о возвращении поляков.
Но у Стшалково и Бухенвальда куда больше общего, чем можно подумать на первый взгляд. И там и там пленных делили на группы с разным обращением и разными условиями существования. Причём деление это проводилось по национальному признаку.
…Ещё в начале 1920 года, перед нападением на Россию, польское правительство отпустило по домам пленных армии ЗУНР. Однако после апреля 1920 года в лагерной статистике снова появляются украинцы. Откуда они взялись — ведь армия УНР сражалась на стороне Польши, а Украину защищала единая Красная Армия, а не объединённые войска РСФСР и УССР?
А тут дело в хитростях сортировки. Пленные разбивались на несколько категорий — что, в общем-то, оправдано. Но эти категории отличались по условиям содержания. А когда у одних эти условия плохо совместимы с выживанием, а у других вполне совместимы, то вопрос, по каким критериям проводится разделение, становится очень существенным.
Всех политически активных коммунистов отделяли, изолировали и содержали в наихудших условиях — это понятно. Правда, практика показывает, что там, где пленные сохраняют сплочённость и организованность, смертность всегда меньше — а уж чего-чего, а этих качеств у коммунистов было с избытком. А вот деление политически неактивной массы проводилось по национальному признаку. Отдельно выделяли поляков, мобилизованных на советской территории. Им создавали привилегированные условия и «разъясняли национальные интересы». Отдельно помещали выходцев с Правобережной Украины — с территории, на которой Пилсудский всё ещё собирался устроить свою марионеточную УНР. Им тоже «разъясняли национальные интересы» и агитировали за вступление в армию этого государства. Большевиками называли русских — один из наших уполномоченных по делам военнопленных так и пишет в своём отчёте: поляки никогда не употребляют слова «русский», только «большевик». Их тоже делили на несколько частей. Выходцев из Псковской, Витебской, Смоленской, Новгородской и Минской губерний, а также казаков предоставляли в распоряжение эмиссаров Булак-Балаховича, которые «разъясняли» и тоже агитировали. Кстати, самым мощным стимулом являлась не пропаганда, а то, что согласившимся создавали хорошие условия. Было ещё несколько малочисленных категорий: выходцы из Восточной Европы, из Прибалтики и скандинавских стран. Евреев тоже отделяли от остальных и, кроме того, делили на российских и польских.
Обращение с разными категориями пленных было разным. Хуже всех относились к коммунистам и евреям.
Из телеграммы председателя делегации на мирных переговорах с Польшей А. А. Иоффе в НКИД. 14 декабря 1920 г.
«В польских лагерях все военнопленные разбиты на 4 группы… Эти подразделения вызваны официальным польским распоряжением и всюду одинаковы, устанавливая следующие 4 категории. „Категория русских“. Это группа, поддающаяся белогвардейской агитации. Они живут в сносных условиях, в их распоряжении находятся школы, библиотеки, у них имеются кровати. Это переходная ступень на дороге в белогвардейские формации (не этих ли показывали британскому послу? — Авт.). Вторая группа: „поляки“, т. е. бывшие наши красноармейцы польской национальности. Они также в более хороших условиях. Часто они переливаются в польские национальные части. Третья категория: „большевики“, самая многочисленная — это красноармейцы, взятые в плен в Красной Армии и не подходящие ни под одну из других категорий. („Украинцев“ уже нет — по-видимому, с окончанием войны исчезла надобность в армии Петлюры. — Авт.) Четвёртая категория — это красноармейцы, о которых есть доказательство, что они коммунисты. Их положение самое тяжёлое. В то время как первые три категории имеют возможность двигаться в пределах лагеря, коммунисты заключены в отдельные бараки, окружённые отдельными проволочными заграждениями каждый, причём жители одного барака не имеют права сноситься с другим. Они содержатся в тюремном режиме, и только с трудом удалось добиться разрешения для них коротких прогулок два раза в день… В таком же режиме, как коммунистов, держат всех пленных красноармейцев евреев, содержа их в отдельных бараках. Их режим ухудшается вследствие культивируемого в Польше антисемитизма».