Естественно, для репатриации выбирали пленных, которые считались здоровыми. Тем не менее из 36 человек 30 были отправлены в больницу. Кстати, как вы полагаете, конский навоз — это неопрятность или сознательное оскорбление?
В дальнейшем отправляемых на родину как-то одевали, но весьма своеобразно: для того чтобы одеть отъезжающих, отбирали последнее у тех, кто остаётся. Какой был в этом смысл? Самый прямой: к тому времени начала поступать гуманитарная помощь, да и РУД покупала одежду для пленных, так что были неплохие шансы, что к тому времени, когда начнут отправлять последние эшелоны, польской стороне тратиться на одежду уже не придётся.
В марте поляки ещё раз показали себя. Казалось бы, договор подписан, надо выполнять. Но вот смотрите, что произошло.
Из доклада вернувшихся из плена коммунистов 77. 77. Рыжакова и В. Володина в ЦК РКП(б) и ВЦИК. 12 апреля 1921 г.
«В пятницу 4 марта сержант 1-го отделения Яворский пришёл к нам, коммунистам, в бараки и официально объявил, что в воскресенье, 6 марта, все коммунисты отправляются на родину. 5 марта нас водили в баню и начали выдавать обмундирование… Вдруг приходит поручик и заявляет, что пришло распоряжение из Варшавы от Министерства военных дел — оставить коммунистов до особого распоряжения. В это время стало известно о Кронштадтском мятеже. И коммунисты были задержаны (наше мнение) в связи с этим событием. Нам известно, что красноармейцам в лагере говорили агенты Савинкова — Балаховича, указывая на наши бараки: „Советская власть в России пала, за все наши муки ответят своими головами вот эти два барака коммунистов“. Мы подозреваем, что они намеревались учинить неслыханное зверство».
Вот интересно: если бы кронштадтское восстание не было так быстро разгромлено, стал бы Пилсудский соблюдать перемирие или начал бы второй акт завоевания «восьми воеводств»?
Коммунисты лагеря Стшалково сориентировались быстро. Они объявили голодовку — и администрация, по-видимому, попросту перепугавшись, всё же отправила их домой. Тем более что мятеж к тому времени был подавлен, и стало ясно, что польскому правительству придётся сосуществовать с Советской Россией ещё неопределённое время.
Впрочем, послабление было временное. Как отмечено в протоколе 11-го заседания российско-украинско-польской смешанной комиссии по репатриации от 28 июля,
«…польское командование лагерей как будто бы в отместку после первого приезда нашей делегации резко усилило свои репрессии. Получивши выговор центральной власти за свои послабления, допущенные ими в майских постановлениях с нашими уполномоченными, командование лагерей стремится сторицей исправить свою ошибку и свою оплошность, выместив это на положении военнопленных».
Как видим, не все приказы польского руководства не исполнялись. Некоторые исполнялись весьма охотно. А РУД нисколько не сомневалась в преднамеренности зверств в лагерях.
«Красноармейцев бьют и истязают по всякому поводу и без всякого повода. Красноармейцев калечат, когда они не отдают свою последнюю рубашку; которую хотя надеть на отправляемых в Россию. Его избивают и истязают, когда он ночью не по всем правилам вытянулся в струнку; его просто истязают ночью польские солдаты ради потехи и удали, его избивает и глумится над ним всякий „балаховец“ который при подписании мира с Россией имеет возможность свободно ходить по всему лагерю и при помощи своих кулаков показывать свою лояльность Советской России».
…Всё это ни в коей мере не преувеличение, а честная выжимка из толстенного сборника, составленного в основном из документов, предоставленных польской стороной. Кстати, данные польских проверок, в общем-то, не противоречат советским. В том, что касается общей картины, они совпадают, просто поляки (поскольку инспекции проводили в основном врачи) больше внимания обращают на условия жизни и санитарное состояние лагерей, а наши — ещё и на обращение. И в качестве резюме для тех, кто все жё добрался до конца этой безысходной, тягостной главы — выдержка из доклада Е. Я. Аболтина, председателя российско-украинской делегации, написанного уже после окончания обмена, в феврале 1922 года.
«Может быть, ввиду исторической ненависти поляков к русским или по другим и экономическим, и политическим причинам, военнопленные в Польше не рассматривались поляками как обезоруженные солдаты противника, а как бесправные рабы. Жили военнопленные в построенных германцами старых деревянных бараках. Пища выдавалась негодная для потребления и ниже всякого прожиточного минимума. При попадании в плен с военнопленного снимали всё годное к носке обмундирование, и военнопленный оставался очень часто в одном лишь нижнем белье, в каковом и жил за лагерной проволокой…
Содержа пленных в нижнем белье, поляки обращались с ними не как с людьми равной расы, а как с рабами. Избиения в/пленных практиковались на каждом шагу. В протоколе 9-го заседания Смешанной комиссии от 8. VII.21 г. сказано: „Избиения красноармейцев, имеющие характер эпидемии, до сего времени не прекращаются“.
В том же протоколе дальше говорится, что военнопленные не могут быть обращены на работы, унижающие человеческое достоинство, как-то: запряжка в телеги, плуги, бороны. В протоколе, составленном в лагере Стржалково 4 мая 1921 г., который подписан и представителями Польправительства, говорится: „Предлагается не заставлять в/пленных возить на себе бочки с нечистотами. Устранить это увеличением конского состава“.
Смертность пленных при вышеуказанных условиях была ужасна. Сколько умерло в Польше наших военнопленных, установить нельзя, так как поляки никакого счёта умершим в 1920 г. не вели…
В лагерях помещалась половина в/пленных, другая же половина находилась на работах, но и находящиеся в рабочих дружинах не были в лучшем положении. Истощённых и полуодетых, несмотря на погоду и время года, гоняли на самые разнообразные и непосильные работы. Плата за работу полагалась по приказу 18 марок в месяц, но в большинстве случаев её не платили. Рабочее время было неограниченно
[79]
».
Ну и напоследок совершенно прелестная подробность. Польское правительство, эксплуатируя пленных как рабов, попыталось ещё и предъявить РСФСР счёт за их содержание. Но тут уже не вышло. Наши представители опросили пленных и подсчитали, что всего польской стороной на их содержание было потрачено около 1,5 млрд польских марок, а наработали наши пленные в Польше на 6 млрд. марок. После чего поляки полностью потеряли интерес к взаиморасчетам
[80]
.
Итак, на родину в 1921 году вернулось 76 тысяч пленных. Не все из них дожили до 1939 года, но многие дожили. И как вы думаете, сколько из них, узнав о том, что нашими войсками взято 180 тысяч польских пленных, тут же уселись писать заявления в НКВД, вспоминая имена своих палачей в надежде, что кто-то из них всё же достался нашим?