Разработанная офисом реформирования секретаря обороны вооружённых сил США под руководством вице-адмирала Артура Сибровски (Arthur K. Cebrowski), эта технология относится к разряду именно военных, так как направлена на то, чтобы осуществлять перехват власти в государствах и ставить их под свой контроль. В этом случае зачастую противник узнаёт о своём поражении только после того, как оно уже состоялось. Несмотря на то что сетевые войны в основном ведутся без использования обычных, классических средств вооружения, без прямого использования армии и ставших привычных нам за последнее столетие технологий проведения военных операций, возможны и горячие фазы сетевой войны. Силовое воздействие осуществляется в том случае, когда источники сопротивления, с одной стороны, несистемны — то есть их нельзя устранить сетевым способом, с другой стороны — маргинальны, фрагментарны и незначительны. Например, разрозненные небольшие террористические группы, случайным образом разбросанные по значительной территории и не имеющие общей стратегии и координации действий между собой. Однако даже при этих условиях силовая фаза сетевой операции проводится лишь в крайнем случае, в основном когда значение имеет временной фактор и необходимо ускорить завершение операции. Вместе с тем важнейшим элементом сетевой стратегии является «стравливание» групп противника между собой, провоцирование вооружённых конфликтов, столкновений и прочих силовых и насильственных действий на интересующей территории. Всё это, к сожалению для нас, не поверхностные домыслы, а следствие серьёзной интеллектуальной работы, технологическая выжимка из развития западной мысли в целом, протекающего на протяжении последних двух столетий и имеющего фундаментальное научное и даже онтологическое обоснование.
Сетевые войны в «международных отношениях»
В современной картине мира инструментальность «международных отношений»
[9]
всё больше выходит на первый план. Основной мотивацией к осуществлению тех или иных действий на международной арене всё чаще становятся не локальные цели. Это прежде одни народы вступали в противостояние с другими из-за ограниченности внутренних ресурсов или жизненного пространства
[10]
. В этом случае «международные отношения», действительно, рассматриваются как внешний выплеск внутренних проблем
[11]
. Сегодня цели, ради которых осуществляются «международные отношения», становятся более глобальными, связанными с переформатированием всего социального пространства земли в идеологическом, культурном, цивилизационном смысле. Речь идёт о некоем конечном, то есть эсхатологическом, видении картины мира. А «международные отношения» в их классическом представлении, опирающиеся на такие традиционные парадигмы, как реализм (ныне — неореализм), либерализм (неолиберализм), радикализм (неомарксизм)
[12]
и т. д., становятся лишь инструментом достижения глобальных, конечных целей.
В этой связи меняются и основания реализации процессов «международных отношений». От чисто прагматических и рациональных они переходят к философским и даже метафизическим представлениям о конечных целях международной политики. Ярким примером тому служит политико-мировоззренческое течение неоконсов в США. Представители этого течения берут за основу именно философские концепции, вычленяя оттуда технологические подходы к формированию общества. Главный принцип неоконсов состоит в том, что философия должна быть реализована на практике, а идеи должны претворяться в жизнь, а не использоваться только лишь для интеллектуального удовольствия
[13]
, ибо, как любят повторять неоконсы, «Ideas do matter».
Сама же система «международных отношений» сегодня переходит с уровня межнациональных отношений, сложившихся в момент образования Вестфальской системы и окончательно закреплённых Версальским договором, на более низкие уровни. Субъектами международных — в прямом смысле слова — отношений всё чаще становятся именно народы, а не политические нации, этносы. Теперь даже общественные, негосударственные структуры, НПО, НКО по праву считают себя субъектами глобальной политики и влияют на процессы, происходящие далеко за пределами государств, в которых они зарегистрированы. Но и это не стало пределом: на место коллективной субъектности, пусть и более низкого уровня, чем государство, приходит атомизированная субъектность индивидов, объединённых в искусственные сети по итогам так называемой массификации — в терминах Алена де Бенуа, о чём было сказано выше. Сети, в свою очередь, представляют собой систему множественных горизонтальных связей, определяемых Жилем Делёзом как ризома
[14]
. И здесь уже речь идёт об изменении философского представления об устройстве общества — эволюции воззрений от классических, периода Нового времени, к сетевым, сложившимся с момента начала постиндустриальной эпохи до полного становления мировоззренческой парадигмы постмодерна. Именно ризома, а точнее — её наличие, является необходимым условием распространения американской «Империи», на что недвусмысленно намекают Негри и Хардт, утверждая: «Общие контуры современного имперского строя могут быть представлены в виде ризомы, разветвленной корневой системы, универсальной сети коммуникаций, все точки или узлы которой связаны между собой»
[15]
.