Суверенитет духа - читать онлайн книгу. Автор: Олег Матвейчев cтр.№ 28

Цитата довольно длинная, но она оставлена такой, чтобы можно было увидеть, как в американце спустя две с половиной тысячи лет говорит грек. Именно эти чувства когда-то испытывали победители персов, победители Востока.

Вывод из вышесказанного однозначен: Запад — это серьезно. Смешно заниматься патриотическим шапкозакидательством и пытаться противопоставить себя ему с помощью политических угроз, политической борьбы, конкуренции на рынке, с помощью технических новинок в вооружениях…

Если мы хотим хотя бы встать вровень с Западом, надо создавать новый невиданный «дискурс», новую невиданную «культуру» (вот эти западные понятия уже не подходят!). Надо создавать такую «культуру», которая сможет как пожар, как эпидемия распространиться по миру, так как у мира не будет антител, так как иммунная система каждой культуры «пропустит» наш культурный вирус, как сейчас пропускает западные вирусы в виде дискурса и техники.

Понятно, что миру должна быть предложена отнюдь не новая цель. Не стоит вступать в конкуренцию целей. Это вызовет массу столкновений и это не тот вирус, который пройдет через иммунную систему. Так же неудачна будет и попытка предложить некое новое «средство», якобы пригодное для разных целей, якобы независимое от той или иной культуры. Здесь также начеку культурные иммунные системы. Возможно, должно быть предложено что-то, отвечающее глубинной сущности человека, что-то близкое, что все люди на Земле носят с собой, но что еще никем не эксплицировано.

Но почему мы вообще решили, что можем соперничать с Западом? Почему мы не есть обреченные на некое умирание, модернизацию и вестернизацию так же как и все?

Ответ тот же: мы 60 лет назад победили страну и культуру, бывшую в то время квинтэссенцией западного мира. Как когда-то греки победили персов. И мы тоже победили каким-то духом. Но в отличие от греков, мы не стали спрашивать: каким? Мы не рефлектировали, не эксплицировали условия своей победы, и после горячей войны проиграли войну холодную или, как минимум, битву в войне. Задача, которую мы не выполнили тогда, осталась и зовет нас.

В отличие от большинства, я считаю, что во всем виноват не Чубайс, а Хрущев. Почему Хрущев? Потому что с ним связана узловая точка нашей истории, точка, в которой должны были решиться (но не были решены) определенные задачи. Эти задачи ни в коем случае не остались где-то в прошлом. Они, нерешенные, так и стоят перед нами и взывают к решению. Со смертью Сталина и во времена Хрущева Россия потеряла некие возможности, некое будущее. Возможно, именно на ту развилку истории нам придется вернуться, чтобы обрести это будущее вновь.

Поэтому сначала мы должны проанализировать, что оставил Хрущеву в наследство Сталин. Без Сталина понять Хрущева невозможно. Вся его политика определялась не проблемами, стоящими перед страной, а простым «подростковым» протестом против Сталина, желанием сделать «лишь бы наперекор», независимо от того, к чему этот «перекор» приведет.

Уникальность и непостижимость сталинского СССР

В начале XX века Россия впала в мировой кризис раньше, чем остальные страны. Этот кризис был неминуем везде, где к власти прорвалось «отмороженное поколение», «загоняющее клячу истории» — левацкое поколение, основные ценности которого секс, наркотики, джаз, водка, прогресс, перманентная революция, война всему мещанскому, прошлому, свобода от всех религиозных и моральных норм (в том числе и в бизнесе, что особенно актуально для США). В России это поколение сделало две революции и гражданскую войну. В Европе это привело к первой и второй мировым войнам. В США позже этот же кризис выразился в крушении фондового рынка и в великой депрессии. Доказательство, что все эти явления одного порядка и одного всемирного процесса — отдельный вопрос.

Важно, что Россия вступила в этот период раньше других, но она же и раньше стала из него выходить. Причем, методами, которые неминуемо должны были быть противны предшественникам.

Л. Троцкий, признанный мировой вождь «поколения бурных 1920-х», недаром назвал свою книгу о Сталине «Преданная революция». Он видел в Сталине реставратора царской России. Видел в нем национального провинциала, мечтающего быть частью чего-то большего, а значит — империалиста. Видел в нем бывшего семинариста, а значит — скрытого клерикала.

Чем для Сталина были репрессии 1930-х? Уничтожением «старой гвардии», всех, кто ходил в кожаных куртках и, нанюхавшись кокаина, стрелял из маузера контру без суда и следствия. Кстати, именно Сталин восстановил суды и следствия, и даже сделал их показательными, в отличие от революционных времен, когда «в расход» пускали всех буржуев, попов и кулаков за один только внешний вид. В 1930-х было восстановлено элементарное делопроизводство. Террор, в сравнении с революционным, уменьшился примерно в десятки раз. Это, казалось бы, явно консервативная и реакционная политика. В то же время в СССР воплотились в жизнь самые светлые мечты либералов — всеобщее избирательное право, равенство полов, отсутствие препятствий для социальной мобильности (любой, независимо от сословия и происхождения, мог стать «всем»), отсутствие давления на образование и жизнь феодальных институтов типа Церкви. В короткое время 80 миллионов безграмотных крестьян были обучены грамоте — это ли не триумф Просвещения?

Московское метро и высотки описывали как чудеса света. Великие стройки, по тем временам самые современные, вызывали ощущение сбывшегося фантастического будущего. Рост промышленного производства по своим темпам до сих пор не превзойден ни одной страной мира. Это к вопросу о «неэффективности экономики социализма» — тезису, который успешно внедрен в мозги большинства на Земле и, прежде всего, в стране, где эта эффективность была продемонстрирована. После войны восхищались японским чудом, сейчас китайским, но всех чудеснее было первое чудо — советское (с которого японцы и китайцы, кстати, все и срисовали). Такие темпы — явно левацкое и прогрессистское явление. Недаром критик Сталина — Волкогонов считал, что уничтожив Троцкого, Сталин полностью воплотил все его мечты. Итак, Сталин одновременно и левак, и реакционер, и либерал…

В этой связи интересен спор «об уклонах», имевший место в партии. Какой уклон лучше: правый или левый? Левый предполагал, например, не просто колхозы, а коммуны — кибуцы, где все общее, «и портки, и детишки», а правый уклон предполагал, что крестьянство будет развиваться «естественным путем», без подтягивания к историческому авангарду. После экспериментов и перегибов было решено, что «оба уклона хуже». Что происходило? То ли в СССР осуществлялась консервативная политика под прикрытием левой коммунистической идеологии? То ли осуществлялись коммунистические цели консервативными методами?

Может, это историческое недоразумение, но для мировой элиты во всяком случае, все, что происходило в СССР, было продолжением левого сценария. И интеллигенция винила свои правительства за то, что они испугались и развернули историю обратно, в консерватизм и фашизм. Надо было, по мнению «прогрессивной общественности», как СССР, не боясь трудностей и жертв, идти вперед!

В 1930-е годы весь капиталистический мир впал в депрессию. Выстраиваются огромные очереди безработных, стреляются банкроты-банкиры, свирепствует туберкулез… А в это время приезжающие из СССР в США туристы смотрят на капиталистический мир свысока: «Какой-то дооктябрьский Елец аль Конотоп!», «одноэтажная Америка» какая-то.