Суверенитет духа - читать онлайн книгу. Автор: Олег Матвейчев cтр.№ 31

5. Отдельная тема — переход из индустриальной эпохи в постиндустриальную, о которой тогда еще никто не говорил. Но постиндустриализм с его экологизмом, энергосбережением, деурбанизацией наступал неминуемо. Европа и Америка в 1970-е стали переселяться в таун-хаузы на природу, а у нас возникло движение экологов-КСПэшников и деревенщиков. Можно было уже тогда, в пятидесятые, начать отдавать долги селу. Ведь именно за счет крестьян была провернута индустриализация и выиграна война.

Удержание народа на селе, создание условий для нормальной жизни не только бы сохранило культурную самобытность России (ведь в селе корни народа), но и решило бы проблемы демографии (в селе ребенок помощник, а не обуза), дефицита продовольствия (в селе всегда есть свое подсобное хозяйство) и так далее.

Россия должна была покрыться сетью наукоградов и благоустроенных коттеджных поселков, где люди бы творили хай-тек и хай-хьюм, а все производства (не работающие без маленькой детальки, производимой в России) могли быть вынесены в развивающиеся страны, тем более, от русских их там ждали. Население России должно было быть расселено равномерно по всей стране, по сетевому, а не централизованному принципу. Это позволило бы заселить Сибирь и Дальний Восток и навсегда отодвинуть потенциальную китайскую угрозу.

Мы должны были также вырастить и воспитать класс гуманитарных маркетологов, менеджеров, которые бы продавали инновации, внедряли и продвигали их.

Наша система образования плодила инноваторов и изобретателей, которые не находили применения своим силам и возможностям. Их изобретения до сих пор лежат под спудом, просто потому что плановая система не могла внедрять новое, пока не «отбились» прежние инвестиции. Но все равно производство средств производства было приоритетом. Много строилось заново, но должно было строиться по-настоящему новое, а не копии старого. Мы скопировали «Фиат» у итальянцев и построили город-завод. Просто никто не разбирался, а нет ли у нас технологий и предложений лучше. Их можно было найти, сделать проекты и внедрять, задавая мировую моду, выходя с инновациями на внешние рынки.

Одним словом, СССР должен был стать локомотивом истории, он должен был ТВОРИТЬ историю не по каким-то уже известным рецептам, а сам, поскольку все, что он делал, делалось бы впервые! Он должен был действовать, а остальные — идти в фарватере, подражать или реагировать. Этот вопрос о вредном подражательстве в науке уже поставил Капица в письмах к Сталину. Сталин его услышал, и реформы в науке действительно создали мощнейший, мирового уровня технический задел. Впервые не мы, а нам стали подражать в атомной энергетике, в авиации, в космосе, в математике, в отдельных отраслях физики… Но то же самое должно было произойти в гуманитарных науках и искусстве!

Приходится констатировать: со всеми означенными задачами наша гуманитарная элита не справилась и даже не осознала их. В нашей гуманитарной среде распространено вреднейшее убеждение, что Запад механистичен, бездуховен, бесчеловечен и проч. На самом деле главное оружие Запада — гуманитарное. Мы выиграли гонку в технике, но проиграли в конце XXвека в гуманитарных технологиях, мы проиграли гуманитарную войну. И проиграли ее именно потому, что не осознали вышеописанные проблемы и не решили их.

Это, однако, не является только вопросом истории. Задачи никуда не делись, их невозможно обойти, их в любом случае предстоит решать, если, конечно, Россия собирается быть.

Реформы Хрущева

То, что сделал Хрущев, было прямо противоположным во всех отношениях. Самое главное — его установка на борьбу с прошлым, со Сталиным и всем, что с ним связано, а не озабоченность будущим. Хрущев был реакционером в худшем смысле этого слова.

Хрущев был малообразованный, в отличие от Сталина, человек, сформировавшийся как политический деятель в Донбассе, где всегда были сильны троцкистские настроения. Он был откровенным материалистом и реально заблуждался насчет роли материализма в победе и вообще в идеологии. Хрущев откровенно презирал дух, Церковь, философию, гуманитарную проблематику и все, что с ней связано. Поэтому он даже не ставил задачу быть в духовном авангарде мира, он поставил задачу «перегнать Америку по молоку и мясу». Сама постановка Америки как образца и ориентира, сама ставка на материальные потребности, на потребление, на «живот» была заранее проигрышна и, главное, резко снижала, профанировала «дух победы».

В СССР тогда были десятки миллионов людей, готовых в «сотню солнц мартенами воспламенять Сибирь» (Маяковский), лететь к звездам, освобождать человечество, а им предложили повышать яйценоскость, надои и удои.

Отказ от принципа опережающего развития средств производства и переориентация на «товары потребления» означал ставку на проедание капитала, а не на капитализацию. Такая политика всегда может быть только временной или ведущей к краху. Что касается гуманитарной сферы, она была без боя сдана врагу. Именно при Хрущеве в Москву зачастили всевозможные кумиры зарубежной эстрады, оркестры, театры и певцы, которые в итоге создали уверенность в элитах (это выражали появившиеся тогда стиляги), что «модное и западное — одно и то же». На базе этой «ценности» потом детонируют основные информационные бомбы холодной войны.

В международной политике он сделал то, за что ему должны были поставить памятник все мировые антикоммунисты и реакционные круги. Своим стучанием ботинком по трибуне ООН и криками «Мы вас похороним!» он оттолкнул очень большую часть элиты и народа от СССР.

Симпатии, даже среди простого народа буржуазных стран Европы, были вполне естественны: СССР избавил мир от газовых камер и других зверств, которые все увидели на Нюрнбергском процессе. Бояться «советов» не было резона, ведь это была страна вдов и инвалидов.

И верить, что она собирается покорять весь мир, ни у кого не было причин. Поэтому поначалу и Трумэн, и Черчилль с их речами воспринимались как бесноватые, как люди, потерявшие связь с реальностью, как бьющийся в агонии старый мир. А. Эйнштейн смеялся над фултонской речью Черчилля. Страна, которая потеряла более 20 миллионов граждан, и скоро идейно и так завоюет весь мир, никому не может угрожать… Какой железный занавес? Зачем?

Но Хрущев сделал то, что не могла сделать вся антисоветская пропаганда — он заставил бояться СССР. Другим «успехом» в международной политике была ссора с Китаем, который смотрел СССР в рот в течение полувека и готов был идти в фарватере наших реформ, что сразу же обеспечило бы нам господство над большей частью земного шара. Китай ушел в объятия Америки. По сути он стал производственным цехом США, тогда как сама Америка сосредоточилась на производстве нематериальных активов (долларов, музыки, программного обеспечения, образа жизни, фильмов, брендов, безопасности, хай-тека). А ведь Китай мог стать нашим производственным цехом, освобождающим нас для роста в хай-тек и хай-хьюм.

Хрущев подписал бестолковую декларацию с Японией, пообещав ей Курильские острова после заключения мирного договора. С тех пор у нас нет договора и нормальных отношений с третьей экономикой мира. Тут еще много можно привести примеров: тот же неуместный «Карибский кризис», показавший психологическую слабость Хрущева.