Апокалипсис от Владимира - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Рудольфович Соловьев cтр.№ 26

Журналистов собралось много — очень много. Да их и так гораздо больше, чем хотелось бы. Зал в здании на бульварах довольно просторный, хоть съезды проводи, и обычно во время регулярных мероприятий он никогда не бывает заполненным даже наполовину, но сегодня его было не узнать.

Я вошел туда ровно в 17.00, хотя радушный Гусман убеждал меня, что это немодно. Вот, например, Путин, как правило, чуть задерживается. Мне не хотелось параллелей, так что я вежливо настоял на своем решении быть точным. Тем более что столичные журналисты обычно не нарушают своеобразный ритуал, свойственный подобным моментам. Мои собратья по профессии имеют обыкновение приходить впритык к назначенному времени и в течение получаса лениво регистрироваться, пренебрежительно рассматривая коллег. Затем, как правило, они задумчиво курят, стряхивая пепел куда попало, и только вдоволь продемонстрировав презрительное отношение к окружающим и редакционному заданию, нехотя просачиваются в зал. Уверен, что даже мой апостольский сейшн не заставит их изменить старым привычкам.

Журналисты вообще народ особый. На такие встречи у них считается правильным одеваться демократично, что в переводе на русский означает небрежно. Акулы пера относят себя к людям свободных творческих профессий и не признают этикета, прикрывая банальное дурновкусие претензией на оригинальность. Сальные волосы, перхоть на плечах и потасканная одежда в поистине жутких цветовых сочетаниях — нормальное явление. Представляемые ими издания роли не играют: гламурные журналы или общественно-политические вестники, финансовые сводки или автомобильные страницы — их работники всегда похожи на своих же читателей в дачной одежде, которую те вынужденно носят третьи сутки. Конечно, журналисты, работающие для телевизионных компаний и попадающие в кадр, вынуждены одеваться прилично, но это с лихвой компенсируется «модным» раздолбайством остальной части съемочной группы.

Как я и предполагал, для встречи со мной бывшие коллеги не изменили привычным пристрастиям в одежде, но, понимая что ожидается аншлаг, набились в зал заранее, борясь за наиболее удобные места. Фотографы и операторы застолбили лучшие точки. Треноги штативов противотанковыми ежами перегородили все проходы, а кабели и провода опутали их так, что пробраться к столу, за которым я должен был сидеть, оказалось совсем не просто.

Мы вошли в зал. Служа своеобразным ледоколом, передо мной двигался Михаил Гусман и грудью раздвигал тела любопытствующих. Замыкали нашу процессию какие-то его сотрудники и мои ребята. Конечно, я мог бы сразу материализоваться на отведенном для меня месте, но вспомнил, что в Новом Завете подобные чудеса совершал сам Христос, так что мне при всем желании такие фокусы не по чину. Так и быть, проявлю природную скромность, а то многие уже сомневаются в ее наличии.

Кстати, моя веселая троица — Табриз, Никита и Илья, — крутились в здании ИТАР-ТАСС с самого утра. Особой нужды в этом не было, но они, как молодые задорные щенки, получали страшное удовольствие от всей подготовительной суеты. Особенную радость им доставляло нагло ткнуть в лицо охраннику удостоверением сотрудников Апостольского приказа. Сначала я считал, что официальные удостоверения личности нашим сотрудникам выдавать бессмысленно. Охрана знает всех в лицо, а хамить гаишникам и ездить по разделительной полосе дело мерзкое. Ну, а если при этом еще и размахивать бумажкой за моей подписью, так и вовсе недостойное нашей миссии. Но мальчики меня убедили в обратном, поскольку во время их поездок в регионы, а также при общении с официальными инстанциями, все равно некие верительные грамоты были необходимы. Так что теперь им было что демонстрировать сотрудникам ТАСС, пытающимся понять, что это за молодые люди, вникающие во все детали организации мероприятия. К началу встречи ребята уже были заметно вымотаны, но глаза их возбужденно блестели в предвкушении действия. Они решили не садиться среди журналистов и скромно встали вдоль стеночки, напротив первых рядов. Должен отметить, что и они не надели костюмов, но все равно выглядели весьма презентабельно.

В любом зале перед появлением главного действующего лица бывает довольно шумно. Воркование и кряхтение, заигрывание с соседками и щелканье кнопок диктофонов, постукивание карандашами по блокнотам, откашливание и чиханье, приглушенный смех и нервическое зевание — все эти звуки сливаются в единый фон напряжения, неотличимый по мощности от гудения линий высоковольтных передач. Во время проведения широкомасштабных президентских пресс-конференций все звуки обычно враз умирают при появлении пресс-секретаря Путина — господина Громова. Наступает гробовая тишина, во время которой Алексей Алексеевич обводит зал глазами. Под его взором журналисты перестают дышать, застывая в ожидании заветной фразы: «Президент Российской Федерации — Владимир Владимирович Путин!» Открываются высокие двухстворчатые двери, и энергично входит Президент. Начинается суматошное цоканье затворов фотоаппаратов. Герой улыбается едва дышащим журналистам и здоровается с ними. Счастье охватывает присутствующих — к ним возвращается жизнь. Производится коллективный вздох облегчения, и зал оживает.

В моем случае все выглядело несколько иначе. Следуя за Гусманом, я появился из-за спин журналистов, что само по себе было довольно неожиданно. При осознании того, что я уже в зале, ряды сковало холодное оцепенение. Звуки зала умирали постепенно, и журналисты стали застывать, как в детской игре «Морская фигура, замри», словно оказавшись в поле зрения Медузы Горгоны. Как мороз прихватывает поверхность воды, сковывая ее паутиной льда, так и я своим появлением хоть на время, но подавил эмоции собравшихся здесь людей. Правда, от этого их страх и ненависть ко мне не стали меньше. Я всего лишь взвел спусковую пружину, и долго мне ее в этом состоянии было не удержать.

В мертвой тишине я сел рядом с Михаилом. Растущее напряжение зала передалось и ему. Гусман понимал, что должен представить меня аудитории и сказать несколько теплых вступительных слов, но никак не мог этого сделать. Казалось, что у него сердечный приступ: он сгорбился и весь побелел, на лбу выступили крупные капли пота. Торжественное воскрешение сотрудников ИТАР-ТАСС в мои планы на входило, поэтому я решил ему помочь. Подняв глаза на зал, я сказал:

— Здравствуйте! Прошу первый вопрос.

Гусман ожил, задышал, на его щеках появился румянец. Оцепенение прошло:

— Да-да! Прошу, кто желает?

Как всегда, самой смелой оказалась представительница газеты, о которой я ничего не слышал и уж тем более никогда не читал. Молоденькая прыщавая брюнетка в очках стала что-то ворковать о большом счастье, выпавшем нашей стране, а также о величии Даниила и моем собственном. Она путалась в словах и никак не могла определиться с падежными окончаниями. Это был уже не вопрос, а целая хвалебная речь, которая определенно должна была завершиться обычной пошлостью на уровне «Ваши творческие планы?». Присутствующие расслабились и загудели.

Я не слушал ее — мое внимание было приковано к центру зала. В шестом ряду, прямо напротив меня, сидели настолько внешне схожие граждане, что издалека их можно было принять за однояйцевых близнецов-тройняшек. Это ощущение усиливало пристрастие троицы к одинаково безвкусным оправам очков. В центре группы, на месте Ильи Муромца, находилась госпожа Петровская, олицетворяющая собой печатную прессу. Справа от нее сидел господин Павловский, занимающийся телевидением, а на месте Алеши Поповича гордо восседал плюгавый интернет-персонаж — Мистер Паркер. Яркие прыщи на лице последнего предательски свидетельствовали об отсутствии у их хозяина успеха в любовном реале, хотя его коллеги выглядели не лучше. Однако вовсе не внешний вид этих людей привлек меня, а беседа, которая велась ими на фоне непрекращающегося жужжания все задаваемого вопроса. Их отношение ко мне ни для кого не было секретом. Именно глубокое и искреннее чувство ненависти давно и накрепко спаяло этих неудачников, так что теперь они занимались вполне ожидаемым занятием — обменом желчными высказываниями в мой адрес. Это можно было бы назвать состязанием в остроумии, но тогда мне пришлось бы солгать, и ложь была бы двойная — реплики, которыми они перебрасывались, не были ни острыми, ни умными.