Это он. Фрэнк. Стоит тут, полуживой.
Какое же облегчение увидеть его. В конце концов, полуживой — это не то, что мертвый. Врач, стоящий рядом с ним, улыбается мне, как будто я его жена, или подружка, или что-то в том же роде.
Фрэнк, однако, не улыбается. Даже когда он видит меня, в его лице ничего не меняется. Он меня не узнает и проходит мимо.
Наверное, он еще не совсем пришел в себя.
Я встаю и иду за ним. Женщина за столом улыбается — впервые с тех пор, как я здесь.
— Простите, — говорю я. — Фрэнк, здравствуйте. Это я, Фейт. Та девушка, из квартиры над вами. Это я вас нашла…
Автоматическая дверь раздвигается, и Фрэнк выходит через нее. Все еще идет дождь, а Фрэнк все не отвечает.
Я хватаю его за руку. Он останавливается, поворачивается и смотрит на меня. В слепящем искусственном свете он выглядит вполне живым. Волосы чернее, а кожа белее, чем было бы при дневном свете. Борода осыпана капельками воды.
— Нам надо домой, — говорю я ему. — Вы вызвали такси? Или они его для вас вызывали?
Он качает головой:
— Нет.
Хорошо, пусть это не разговор, полный глубины и значения, но все же хоть что-то. Я вытаскиваю из кармана свой мобильник и бумажник с карточкой транспортной фирмы «Такси А-1».
Фрэнк в угрюмом молчании наблюдает за тем, как я набираю номер и заказываю такси.
— Приедет через пять минут, — говорю я ему. Он отворачивается и ждет под навесом над дверью радиографического отделения.
Я-то знаю, что он чуть не умер от алкогольного отравления менее трех часов назад. Но не стоит грубить ему. Идиот бородатый. И зачем я, дура, пожертвовала ради него своим сном!
Молча мы ждем, когда придет такси, глядя на лужи, пестрые от капель.
24
— Это я привезла вам одежду, — говорю я, когда такси медленно выруливает на главный проезд. — Пошла с вами в «скорую» и привезла одежду в больницу.
Он не отвечает. Его лицо прижато к оконному стеклу, он смотрит наружу. Ничто в его глазах не говорит о том, что он меня слышит.
Водитель такси — пожилой индиец с усталой улыбкой — поворачивается, чтобы убедиться в правильности адреса. Фрэнк не отвечает, поэтому я киваю шоферу и говорю, что адрес именно тот.
Когда мы проезжаем мимо круглосуточной бензозаправки «Теско», сияющей своей поддельной потусторонностью, я бросаю быстрый взгляд на бородатое лицо Фрэнка. Оно выглядит потрепанным. Для того чтобы довести его хотя бы до нормы, Фрэнку потребовался бы профессиональный маскирующий грим и две недели восстановления в загородном санатории.
— Я не хотела входить к вам в квартиру, — говорю я. — Я просто спустилась, чтобы… — я колеблюсь, вспомнив, почему я, собственно, спустилась к нему. — Дверь была открыта, — говорю я, вместо того чтобы объяснять причину своего визита.
Он поворачивается ко мне. Ну, наконец. Сейчас он меня поблагодарит.
— Так, значит, стучите в двери, а когда видите, что дверь открыта, входите и не краснеете! — голова у него трясется. От злости. Он злится на меня!
У меня появляется случай убедиться, что злость и правда — вещь заразная.
— Эй, вы, мистер… Фрэнк, или как вас там. Если бы я не вошла… если бы не стала беспокоиться, все ли с вами в порядке… если бы…
Фрэнк закрывает глаза, откидывает голову на сиденье и поднимает руку, останавливая меня:
— И что вам теперь нужно? Нобелевскую премию?
Рот у меня открывается, потом закрывается.
Я потеряла дар речи.
Я делаю вторую попытку. На этот раз изо рта выходят слова:
— Я вам жизнь спасла.
Улыбка шофера, глядящего на нас в зеркало заднего вида, из печальной становится удивленной. Фрэнк поворачивается и смотрит на меня.
— Я вам жизнь спасла, — повторяю я на этот раз тише, так, что шофер не слышит.
Глаза Фрэнка — два зеленых острова в море розового цвета — заставляют меня внезапно почувствовать свою вину. Совершенно непонятно за что. Такси притормаживает.
Пока я роюсь в кошельке, чтобы дать без сдачи, Фрэнк выходит.
— Вот, пожалуйста, — говорю я, протягивая водителю такси горсть монет.
Он пересчитывает деньги, кивает головой и уезжает. Я оборачиваюсь, чтобы спросить Фрэнка, как он.
— С вами все…
Но его уже нет.
25
В эту ночь я практически не сплю. Я не могу не думать, что во всей этой истории с Фрэнком есть что-то, чего я не понимаю. Было что-то в его взгляде, когда он смотрел на меня там, в такси, похожее на крик о помощи. И почему он вещи не распаковал? Я лежала, глядя в потолок, думая над тем, что может быть в тех коробках. Что привело его к мысли покончить с собой.
А потом, так ни до чего не додумавшись, я встала, потому что пора вставать и собираться на работу.
Выражение лица Лорейн отнюдь не радостное. По сути дела, и лица-то своего у Лорейн нет. Тут мы поставим жирную точку. Я хочу сказать, что по сравнению с этой женщиной и Майкл Джексон — просто воплощение естественной красоты.
Да черт с ней, с Лорейн, пусть злится. Злится она потому, что только что были изъяты из продажи новая тональная пудра и состав для снятия косметики производства компании «Китс». Дело в том, что у всех, кто ими пользовался, они вызывали жуткую сыпь, которая не сходила по нескольку недель. И значит, мы будем продавать пудру с пониженным содержанием аллергических компонентов. Ну и на меня она тоже злится.
— Фейт, почему вы не дали той женщине бесплатный пакет?
Началось!
— М-м-м, я забыла.
— Забыли?
— Да. Прошу прощения.
Она делает попытку поднять брови. Они поднимаются — на полмиллиметра.
— Вы просите прощения?
Боже! Можно подумать, что я нанесла ущерб безопасности страны, а не просто забыла дать этот дурацкий бесплатный пакет.
— Да. Этого больше не повторится.
— И сделайте что-нибудь с лицом. Вы выглядите просто отвратительно.
Кто бы говорил! Но, взглянув на себя в зеркале, я понимаю, что в ее словах есть доля правды. Оно такое же помятое, как и эти чертовы пакеты.
— Извините. Сейчас нанесу оттеночную пудру. Это все из-за того, что я почти не спала сегодня.
Она делает неопределенный жест, махнув в воздухе тональным кремом цвета загара.
— Фейт, меня совершенно не интересует ваша сексуальная жизнь. Я просто хочу, чтобы на работе вы выглядели соответственно.
Моя сексуальная жизнь? Может быть, и найдется кто-нибудь, кто назовет сексуальной жизнью ночь в больнице, когда какой-то садомазохист в анораке таращится на твои сиськи, но я к таким не отношусь.