Красота — это истина.
Джон Китс
1
Я бегу, я опаздываю. Этого собеседования я ждала три года — три года! Уже пять минут, как я должна быть на месте. Почему так получилось?
Ведь я же вышла из дома вовремя. Во всяком случае, вначале, когда я вышла, это было вовремя.
Потом увидела, что поползли колготки. Пришлось вернуться.
Потом мне показалось, что лицо у меня бледное, как у вампира. Поэтому пришлось положить побольше тонального крема.
Потом я решила, что надо бы сменить тампон. На всякий случай.
Потом до меня дошло, что я пропустила автобус.
И вспомнила, что надо обналичить немного денег на такси.
И обнаружила, что уличный банкомат не желает этого делать, а значит, придется выяснять отношения с банком, выдавшем мне карту.
Потом я сообразила, что превысила кредит, купив вот эти туфли, и что придется добираться на своих двоих.
Потом оказалось, что туфли, вызвавшие мое банкротство, способны переломать мне ноги. Особенно сейчас, когда я стараюсь побить рекорд по бегу на дальние дистанции, чтобы не упустить свой самый большой шанс в жизни.
Вот так.
Все это я осознала, на гиперскорости во время своего нелепого бега на каблуках.
Головной офис «Колридж Комьюникейшн», самого крупного агентства по связям с общественностью за пределами Лондона — вон он, впереди, — шесть этажей блеска и славы.
Я решаю сбросить скорость до быстрой ходьбы. Хотя это скорее не решение, а физическая необходимость.
Я торможу точно на том месте, где меня уже видно из вестибюля, и хватаюсь за какие-то черные перила.
Так, надо сделать несколько глубоких вдохов. Успокоиться, подумать о приятном. Закрываю глаза — я на пляже, мягко набегают волны, тихо колышутся пальмы.
— Не поделишься монеткой, лапуля? — открываю глаза, вижу костлявого, болезненного вида парнишку не старше шестнадцати, протягивающего мне полиэтиленовый стаканчик, наполовину наполненный медяками.
— Хм, сейчас, — говорю я, роясь в сумочке в попытке найти завалявшиеся там монетки. Времени у меня нет, но я должна набрать очки для своей кармы. К тому же вид у парня такой жалкий. — Вот, возьми.
— Какая хорошенькая, — отвечает он, выражая таким образом свою признательность за монетку самого мизерного достоинства, звякнувшую в его стаканчике.
Я смотрю, как парень, ссутулившись, отходит, и стараюсь спокойно думать о том, что у меня впереди. Всего лишь собеседование перед приемом на работу, говорю я себе, а не вопрос жизни или смерти.
С этой мыслью я поднимаюсь по каменным ступеням к вращающейся двери. За ее стеклом виден вестибюль с очень высокой, угрожающего вида стойкой, за которой, как на насесте, восседает безукоризненного вида женщина, что-то важно говорящая в телефонную трубку.
Из здания вытекает поток людей — обеденный перерыв. Я долго жду, прежде чем решительным рывком проложить курс меж вращающихся створок.
Вот он впереди, мой шанс наконец устроиться в жизни.
2
В вестибюле меня бросает в жар. В прямом смысле слова. После двухкилометровой пробежки на высоких каблуках в деловом костюме мне только этого не хватает. Просто сауна какая-то. И это перед самым собеседованием. Безукоризненная дама за стойкой, наверное, владеет психотехникой. Или она инопланетянка, и ей необходима жара, чтобы поддерживать нужную температуру крови.
Я подхожу к стойке, жду, когда она закончит разговаривать по телефону, снизойдет до меня, и разглядываю, насколько правильно наложена у нее косметика. Для равномерности тона напылен жидкий крем-основа. На скулах, вероятно, немного оттеночной пудры. Под глазами ни мешков, ни темных кругов. И тут я начинаю беспокоиться. Сама-то, наверное, выгляжу ужасно. Вообще-то косметику я накладывать умею, но сегодня утром я была сама не своя и наложила слишком много тон-крема. Да и бег на дистанцию в два километра красоты мне не добавил.
Безупречного вида дама заканчивает телефонный разговор и смотрит на меня коротким, оценивающим взглядом судмедэксперта. Возможно, у меня паранойя, но она, кажется, несколько удивлена моей внешностью. В чем дело? Может, у меня на плече птичий привет?
— М-м-м… Я — на собеседование…
— Простите? — ее удивление сменяется замешательством.
— Я — на собеседование, — повторяю я, на этот раз прилагая все усилия, чтобы речь моя была внятной.
— В какой компании?
Что значит «в какой компании»? Им что, принадлежит не все здание?
— Э… в «Колридж Комьюникейшн». Его будет проводить Сэм Джонсон.
— Вы хотите сказать Джон Сэмпсон?
Какая же я идиотка!
— Да, извините. «Вера
[1]
и Исполнение желаний». — Хоть свой девиз не перепутала.
Безупречного вида дама подняла телефонную трубку и нажала на кнопку. Через две секунды она произнесла:
— Джон, «Вера и Исполнение желаний».
Надо же, подумала я. Вот он какой, Джон Сэмпсон. У него даже нет времени выслушивать фразы целиком.
— Он спустится через две минуты, — произнесла безупречная дама и, подняв выщипанные брови, улыбнулась.
3
Ладно, паранойя так паранойя. Я сижу рядом с растением в рост человека, которое при более тщательном осмотре оказывается искусственным. Передо мной на столике журналы. Поборов искушение полистать «Лоск», беру выпуск «Еженедельника по связям с общественностью» и притворяюсь, что с интересом его читаю.
Черт возьми, у меня дрожат руки, а ладони влажные от пота.
Не оставь меня, моя вера. Помоги собраться. Я делаю усилие и вспоминаю все, что написала в бланке заявления. Все пункты, на которые ответила честно, те, на которые ответила честно наполовину, и те, где соврала. Но мне трудно думать последовательно.
Хорошо ли я работаю в команде и почему? Что я написала: что средний аттестационный балл у меня 2,1 или что у меня Первая категория? Был ли у меня опыт подобной работы? Нет, так не пойдет. Сердце переходит с ровного, хоть и сильного биения, на бешеный ритм бонго. Ноги становятся ватными, а язык присыхает к небу.
Тренькает звоночек лифта, и двери раздвигаются, выпуская Джона Сэмпсона.
— Это вы «Вера»? — спрашивает он. Голос у него такой низкий, будто голосовые связки находятся в яичках. Он протягивает мне громадную руку. До чего ж великолепен, бывают же такие! Костюм от «Гуччи» или что-то вроде того, ярко-красная рубашка, без галстука, шея открыта, темные вьющиеся волосы, уверенная улыбка и одно из тех лиц, которым идет возраст. Если я говорю о возрасте, то имею в виду возраст не Хью Хефнера, а Джорджа Клуни.