– Пусть это вас более не заботит! – Анжель рванулась так
яростно, что чуть не упала, поскользнувшись на мокром полу, но русский успел
подхватить ее, так что Анжель невольно прижалась к нему всем телом… и этого
мгновения было довольно, чтобы он опять набросился на нее.
Ощущение его вмиг восставшей плоти, упершейся в ее тело,
властно ищущей там своего места, было таким потрясающим, что Анжель захотелось
как можно скорее охватить ногами его спину и прямо так, стоя, не то отдаться
ему, не то самой овладеть им, но больше всего на свете она теперь боялась его
власти над собой, а потому отпрянула, отскочила, бросилась к двери, заколотила
в нее кулаками, с восторгом ощутила, что дверь поддается ее усилиям, – и
обмерла, увидев перед собою Варвару.
– Варвара! Не пускай ее! – крикнул русский, и Анжель
вскрикнула, решив, что все кончено, однако Варвара отшатнулась, пропуская ее, а
сама бросилась в дверь с криком:
– Барин! Не трогай ее!
От изумления Анжель невольно приостановила свой бег,
оглянулась, и то, что она увидела, заставило ее остолбенеть.
Преграждая путь барину, Варвара рухнула перед ним на колени,
металась, хватая руками и губами его ноги, бедра, его готовое к немедленному
бою орудие, шепча умоляюще:
– Оставь ее! Возьми меня! Я твоя, ну! Всегда твоя!
Барин отпрянул от обезумевшей красавицы и посмотрел на нее с
не меньшим изумлением, чем Анжель. Однако он тут же заметил, что пленница его
еще не скрылась, и попытался дотянуться до нее; но Варвара не сдвинулась с
места, преграждая ему путь к Анжель, и резким движением вдруг рванула на себе
рубаху, обнажив все свое смуглое, налитое тело, а потом подхватила ладонями
смуглые груди и стиснула ими торчащую перед ее лицом мужскую плоть.
Барин покачнулся, невольно хватая Варвару за плечи, невольно
застонав, невольно подчиняясь этой изощренной ласке, ощутив блаженство от
быстрых и нежных движений Варвары, от ее невнятного шепота, напоминавшего
страстное рычание звериной самки, жаждущей совокупления со своим самцом.
В ноздри Анжель ударил запах потных тел – мужского и
женского, – мускусный запах распаленной плоти, и она почувствовала, как
предательски напряглись ее соски, а влага истомы наполнила лоно.
Ноги ее ослабели. Она уже не помышляла о бегстве, а только и
могла, что смотреть, как русский покачивается туда и обратно, все убыстряя свои
движения, уже не подчиняясь Варвариным умелым ласкам, а направляя их. Все
худощавое тело его напряглось, мышцы взбугрились, капли пота оросили грудь. Анжель
жадно уставилась на стиснутые ладонями груди Варвары, понимая, что сейчас в них
извергнется мужская похоть. Но тут русский, отшвырнув с пути Варвару, которая
опрокинулась навзничь, одним прыжком достиг оцепеневшей Анжель, сбил с ног,
ворвался в нее своим напряженным естеством – и тут же излился в нее с такой
силой, что Анжель ощутила внутри себя тугой удар его могучей струи. Однако он
не оставил Анжель, а, припав к ее губам, бился, неистовствовал в ней еще и еще.
– Меня! Ох, меня! – истошно закричала Варвара. Она бросилась
на барина сверху и принялась с силой тереться о его плечо, широко расставив
ноги.
Два-три движения – и ее неистовое желание было
удовлетворено. Варвара издала сдавленный крик, и Анжель, изнемогая от
блаженной, страстной тяжести этих двух тел, тоже закричала и забилась под ними
в судорогах беспрерывного, вновь и вновь подступающего наслаждения.
Глава 4
Казнь под яблонями
– Все петухи давно отпели, – послышался насмешливый голос, и
Анжель почудилось, будто она разглядела путеводную тропку в темной, непролазной
мути, в которой пребывала бесконечно долгое время и которая звалась сном. А уже
совсем под утро привиделся Анжель и вовсе невыносимый кошмар. Якобы стоит она у
какой-то балюстрады, держась за нее обеими руками, и вдруг ощущает прикосновение
двух холодных, мертвых рук!
Анжель вскидывается в нервной лихорадке, с судорогами в
руках, и некоторое время невидяще смотрит на круглое, красивое, улыбчивое лицо
немолодой женщины, прежде чем с трудом осознает, кто перед ней, кто сама она и
где находится. Такие провалы памяти бывали у нее очень часто, и страх
неприкаянности, который она при этом испытывала, преследовал ее потом целый
день и заставлял бояться пробуждений, однако сейчас она ощутила не страх, а
жгучий стыд, ибо лицо Марфы Тимофеевны смутно маячило перед нею еще вчера
вечером: это именно она укладывала в постель Анжель – обессиленную,
полубесчувственную, залюбленную неистовым русским до того, что не в силах была
ни рукой, ни ногой шевельнуть, тем паче одеться: так, голым-голешенькую, и
принес ее сюда барин, и сам не позаботившийся даже чресла прикрыть перед
челядью. Последней мыслью, вспомнила сейчас Анжель, было ожидание, что он
займется с нею любовью уже среди этих пуховиков и подушек, но Марфа Тимофеевна
швырнула барину какую-то простынку и вытолкала взашей с криком:
– Прикройся и пошел вон, бессоромник! Вишь, до чего молодку
довел, да и у самого того и гляди женилище отвалится. Красный весь, словно
крапивой его отхлестали!
«Какие звери эти русские – бить мужчину по стыдному месту
крапивой!» – успела еще подумать Анжель и окунулась в такой глубокий сон, что
теперь ощущала свое тело неким подобием деревяшки, ибо так и проспала всю ночь,
ни разу не шелохнувшись, на одном боку.
– Вот-вот, – хихикнула прелукавая Марфа Тимофеевна, – вот и
он таков же: болен, мол, истинно чуть дышу, от усталости духа и тела моего, а
кто принуждал вчера еться до полусмерти?! Такие порастратят удаль молодецкую за
одну ночь, а потом палку ни разочку в месяц поднять не могут. Хотя… зря я
барина своего порочу: девок перепортил он на своем веку столько, что и не
сочтешь, баб тоже не обижал, а что поутих последнее время – так ведь война! По
краешку смерти хаживает мое милое дитятко… – Она тихонько всхлипнула, продолжая
сноровисто обмывать Анжель, вытирать грубым полотенцем и обряжать в тонкое
батистовое белье.
– Votre enfant?!
[8]
– переспросила Анжель по-французски,
однако Марфа Тимофеевна сразу поняла чужую речь.
– Хоть и не роженое, а мое родное дитятко. Не мать я ему,
зато мамка, мамушка. Ночёк он мой, выкормыш. Я ребятница
[9]
была, когда мой
сыночек от глотошной
[10]
преставился, ну а мужика лесиной придавило.