Видите ли, поначалу все шло так гладко, что я начинал верить обещаниям Крикса. Вахтенный, не моргнув глазом, принял мой билет, выписанный на имя мистера Джеймса К. Прескотта, рыкнул на одного из негров, чтобы тот занялся моим караваном, и предложил мне пройти в нос — «благодарю вас, сэр, вам туда, вверх по трапу и осторожнее — берегите голову». На судне, переполненном пассажирами, я чувствовал себя почти в полной безопасности; все это выглядело как простое и приятное путешествие до пункта назначения в Цинциннати, где некий Калеб Кэйп, торговец и аукционер, примет мой караван, а я полечу дальше, в Огайо, свободный, как птичка.
Пока же я решил по возможности наслаждаться путешествием. «Султан» был большим и быстрым судном. В свое время он установил рекорд, пройдя от Нового Орлеана до Луисвилля всего за пять дней. Он был трехпалубным, а паровая машина располагалась посредине корпуса. [XXXV*] Здесь также был главный салон и роскошные каюты — все в хрустальных канделябрах и плюше, уставленные резной мебелью и устеленные прекрасными коврами. На двери моей каюты висела картина маслом, а стены салонов украшали и вовсе огромные полотна. Все они были очень красивы, хотя и несколько вульгарны, но пассажиры рассматривали их с удовольствием. Вы, должно быть, много слышали об «очаровании Юга» и в этом что-то действительно было, особенно если говорить о Вирджинии и Кентукки. Роберт Ли,
[72]
например, показался бы вам просто старым занудой, встреть вы его на Пэлл-Мэлл, но в долине Миссисипи все выглядело бы иначе. В те времена они там буквально лопались от «хлопковых денег» — со своими золотыми цепями, свисающими из жилетных карманов, золотыми набалдашниками на тростях, громким смехом и манерами, которые были бы оскорбительными даже в хлеву. Они сплевывали свою табачную жвачку прямо на ковры, горланили в обеденном салоне — призрак заливной перепелки, которую так и не удалось отправить в рот при помощи ложки и двух немытых пальцев, приземлившейся на кружевную манишку, заколотую бриллиантом величиной с шиллинг, преследует меня до сих пор, — а ведь я не так уж и впечатлителен. Они гоготали, рыгали, ковырялись в зубах, буквально купались в бренди и пунше и орали друг другу прямо в ухо своими хриплыми плантаторскими голосами.
Впрочем, отвратительны были не только их манеры. В первый же вечер, как это и пристало рачительному хозяину, я спустился на нижнюю палубу проверить, чтобы мои рабы были соответствующим образом устроены и накормлены, и получил удовольствие, наблюдая, как изысканный мистер Рэндольф подкрепляется баландой и сухарями. Жизнь раба ничуть его не устраивала, и он занял свое место в караване с видом оскорбленного благородства, как будто снисходя к мольбам Крикса. Когда его вместе с собратьями согнали в жилой отсек, он все еще оставался чертовски надутым и недовольным и теперь сидел у общего котелка с кашей, принюхиваясь к его содержимому с нескрываемым отвращением.
— Как вам это нравится, Джордж? — поинтересовался я. — Вас и остальных негров хорошо кормят?
Он одарил меня взглядом, полным неприкрытой ненависти, и, видя, что поблизости никого нет, процедил:
— Это же абсолютно несъедобно! Вы только понюхайте, если от одного запаха вас не вывернет наизнанку!
Я обнюхал котелок — этого аромата не выдержала бы и собака.
— Отличное жаркое! — воскликнул я. — Покушайте хорошенько, иначе я буду опасаться, что у вас нет аппетита, мой мальчик. Ну а что же другие негры? Уже слопали свои порции? Вот ведь какие молодцы! Хватило?
Пятеро остальных в один голос закричали: «Да, масса, вполне хватило, очень вкусно, масса!» Возможно, они были сообразительнее Рэндольфа, или им действительно понравилось это дерьмо. Но Джордж, весь дрожа от негодования, злобно прошипел:
— «Отличное жаркое», нечего сказать! Вы бы сами стали это есть?
— Скорее всего нет, — улыбнулся я. — Но ведь я не негр, вы же понимаете.
И не удостоив Рэндольфа даже взглядом, я пошел наверх, чтобы съесть свой обед, решив подробно описать его ему попозже. Я никогда не упущу случая подзаняться просвещением моих подопечных.
Действительно, об этом надо рассказать подробнее. Еда на Миссисипи, стоит вам только выбраться из Орлеана, становится здоровой и изобильной, так что я буквально проглотил тушеного цыпленка, прекрасный стейк и шоколадный крем с тем большим удовольствием, что явно представлял себе Рэндольфа, скулящего на нижней палубе над своей порцией похлебки. Все это я запил шампанским и весьма приличным бренди, а на десерт я затащил к себе в каюту пухленькую аппетитную девчонку. Ее звали Пенни или Дженни — уже не помню. У нее были темно-золотистые волосы, очень гармонирующие с ее желтым сатиновым платьем. Конечно, она была всего лишь одной из обычных визгливых девиц, зато обладала крепкими вздернутыми грудями, которыми, очевидно, сильно гордилась. Кстати, большинство женщин на судне были очень даже ничего. Самые респектабельные из них непрерывно болтали друг с другом, а уж девчонки попроще и явные шлюхи, которых набилось с полпарохода, галдели так, что их, должно быть, было слышно и в Сан-Франциско. Пенни (или Дженни) принадлежала к числу последних — она хохотала буквально каждую минуту. Я валялся на кровати, расслабленный и удовлетворенный, слушая ее щебет, когда вдруг вошел негр-стюард и сказал, что меня просят спуститься на нижнюю палубу, мол, что-то случилось с моим караваном. Удивляясь, какого дьявола там могло произойти, я спустился вниз и, к моей досаде и раздражению, обнаружил, что это опять чертов Джордж с его ерундой.
Надсмотрщик ругался в углу, где были пристроены мои рабы, а Рэндольф стоял перед ним с надменным видом — ну прямо Цезарь собственной персоной.
— Что это еще за дела такие, а? Гром тя раздери! — вопил надсмотрщик, а затем, увидев меня, уже спокойнее произнес: — Посмотрите только, мистер Прескотт, этому вашему негру-неженке не нравятся условия, в которых его разместили. Представляете?
— Что я слышу, Джордж? — спросил я, протискиваясь вперед. — В чем дело, мальчик мой? Изволите воротить нос от своих апартаментов? Чем же они вам так не по нраву, сэр?
Он посмотрел мне прямо в глаза — ни дать ни взять старый лорд Кардиган.
— Нам не дали сена для постелей, хотя должны были, это входит в те деньги, которые вы заплатили за наш проезд.
— Черте что! Нет, вы слышите? — взвыл надсмотрщик. — Ему кто-то что-то должен! Не пялься на меня своими бельмами, черномазый мерзавец! Постель ему подавай, гром и молния! Ляжешь, где стоишь, или я уложу тебя одним ударом! Да кто ты такой, чтобы тратить на тебя сено? Слишком нежный, чтобы спать на палубе? Чем ты лучше других? Боишься спинку поцарапать? А ну, быстро лег, понял?!
— Мой господин заплатил за то, чтобы нам дали сена, — повторил Рэндольф, глядя на меня, — остальные рабы его получили, только нам ничего не досталось.
— Ну, нет его! Нет больше этого проклятого сена, недоделанный сукин ты сын! Понятно?! — закричал надсмотрщик. — Ну, и что теперь? Да я никогда не слыхал, чтобы…