— На полке над раковиной…
Доусон шагнул к раковине. На глаза ему попался письменный стол, заваленный газетами, и он, схватив несколько штук, снова выбежал наружу. Там он свернул газеты жгутом, затолкал в ведро и поджег, а сам поспешил обратно. Доусон отсутствовал совсем недолго, но за эти минуты Джереми стало хуже. Выглядел он так скверно, что журналист невольно почувствовал, как в нем проснулась жалость к этому страдающему и, в общем-то, очень несчастному человеку. Доусон, однако, постарался справиться с собой и включил встроенную в мобильник видеокамеру. В комнате было темновато, но качество картинки его сейчас заботило мало. Главным было то, что́ Джереми скажет.
— Кто тебя ранил? — задал Доусон первый вопрос.
— Полицейский.
— Тот, которого вы убили?
— Это не я, это отец.
— Карл Уингерт? Он — твой отец?
— Да.
— Как ты узнал?
— Сейчас это не важно.
— Ты знаешь, где он находится в данный момент?
— Я же сказал — уехал.
— Давно?
— Еще вчера вечером.
— И ты всю ночь провел здесь один? Почему ты не позвонил, не вызвал врача?
Джереми сухо усмехнулся, что, как и в первый раз, вызвало приступ мучительного кашля. Хватая ртом воздух, но проговорил:
— Лучше сдохнуть здесь от потери крови, чем умереть в тюрьме.
— Карл бросил тебя умирать от потери крови? Почему он не отвез тебя в больницу?
Джереми на мгновение опустил взгляд, чтобы посмотреть на свою рану. Когда он снова поднял глаза, в них стояли слезы.
— Папа никогда не берется за безнадежное дело.
Доусон в растерянности провел рукой по волосам.
— О господи!.. — вырвалось у него. — Неужели у него нет сердца?!
— Ты же его знаешь… — проговорил Джереми. — Не Берни, а Карла… Знаешь его прошлое и… сколько он всего натворил.
— Я знаю даже больше, чем мне хотелось.
— Ему уже приходилось бросать близких людей. Оставлять на верную гибель.
— Только делал он это по собственному произволу, а не по необходимости.
— Героям часто приходится принимать нелегкие решения.
— Героям?! — Доусон усмехнулся. — Да Карл просто трус!
Джереми ничего не ответил, только поднес руку к глазам, словно пытался смахнуть слезу.
— Отец оставил мне один патрон. Я знал, чего он от меня ждет, поэтому через минуту после того, как он ушел, я выстрелил… — Он посмотрел вверх. Доусон проследил за его взглядом и увидел в потолке дырку от пули. — Папа не часто совершает ошибки, но вчера вечером он ошибся. Он не вернулся, чтобы своими глазами убедиться — я сделал все так, как он хотел.
С этими словами Джереми еще сильнее откинулся на засаленную спинку дивана и закрыл глаза. Из-под его опущенных век выкатилась одинокая слезинка. Скользнув по щеке, она затерялась в его всклокоченной бороде.
— Я не смог убить себя, — проговорил он, не открывая глаз. — Но я надеялся, что умру прежде, чем сюда кто-нибудь доберется.
— В таком случае тебе не повезло — я уже здесь. И мне бы хотелось, чтобы ты ответил на пару вопросов, — сказал Доусон.
— Ты собираешься писать обо мне… статью? — удивился Джереми.
— Я еще не решил.
— Что ж, если тебе нужна моя предсмертная исповедь, тогда поспеши. Времени осталось не так уж много.
— То, что Уиллард Стронг рассказывал о смерти Дарлен, правда?
— Почти. Самое главное — он действительно ее не убивал. Это сделал я.
Доусон бросил быстрый взгляд на свой мобильник, чтобы убедиться — запись не остановилась и признание Джереми надежно зафиксировано.
— Расскажи о супругах Вессон.
Джереми открыл глаза, в них стояли слезы.
— Их звали… Рэнди и Триша. Патрисия, если точнее.
— Их подлинная фамилия действительно была Вессон?
— Нет, но как их звали на самом деле, я не знаю. Я прожил с ними тринадцать лет. Они были добры и очень хорошо обо мне заботились. Как о родном… Они взяли меня к себе потому, что верили в папин «крестовый поход против сытой Америки», как они называли его идеи.
— Пожар, который их убил, был случайностью?
— Нет. Папа сказал — это необходимо. Он сказал, что вынужден пожертвовать ими ради нашего Правого Дела. — Джереми снова вытер глаза.
Чтобы задать следующий вопрос, Доусону потребовалась вся его выдержка и вся его журналистская объективность.
— Как умер отец Амелии? Это действительно было самоубийство?
И он пристально посмотрел в глаза Джереми, требуя, приказывая ему сказать правду. Под этим взглядом было очень трудно солгать, и Джереми чуть заметно качнул головой, потом снова уронил ее на спинку дивана. Похоже, с каждой секундой сил у него оставалось все меньше.
— С тех самых пор, когда мы с ним познакомились… он все время задавал вопросы о Вессонах. Особенно после свадьбы… Ему хотелось знать как можно больше подробностей о моих родителях и о… других вещах. По-видимому, что-то в моих рассказах его настораживало, не сходились какие-то мелкие детали. Когда я сообщил об этом папе, он испугался, что после нашего с Амелией развода конгрессмен всерьез займется моим прошлым — может быть, даже подключит свои связи в полиции или в ФБР. Когда мы разошлись, он сразу ко мне переменился…
— Еще бы! Ведь ты ударил его дочь!
Джереми страдальчески сморщился, но оправдываться не стал.
— Папа боялся, что старик попытается мне отомстить. Он сказал — мы должны успокоить его раз и навсегда.
— И вы его… успокоили?
— Я знал его расписание, знал, когда он остается дома один.
— Но как вам удалось заставить его принять смертельную дозу лекарства?
— Папа предложил ему выбор: либо он делает, как мы велим, либо ему придется смотреть, как Амелия долго и мучительно умирает у него на глазах. В обоих случаях его ждала смерть, но папа сказал: если он хочет, чтобы его дочь осталась в живых, ему придется принять участие в нашей… инсценировке. Старик долго не соглашался: он упрашивал, потом пытался торговаться и даже стал умолять… Но в итоге ему все равно пришлось проглотить эти таблетки. Мы дождались, пока его сердце перестало биться, и только потом ушли.
— И оставили труп, чтобы Амелия могла его найти?! — Доусону захотелось ударить Джереми, и не просто ударить, а исколотить до бесчувствия за всю боль и горе, которые он с такой легкостью причинил своей бывшей жене, убив ее отца ради дурацкого, никому не нужного «Дела». Ему стоило огромного труда взять себя в руки — в конце концов, Джереми умирал, и его смерть трудно было назвать легкой. И даже если бы он выжил, впереди его ждало длительное тюремное заключение или все та же смерть — от рук тюремного врача, приводящего в исполнение приговор суда.