— Кто — она?
Бадри не ответил. Дануорти посидел с ним до прихода медсестры, но больше ничего не услышал.
— Ему нужно отдыхать, — сказала сестра.
—Да, знаю.
Уже в дверях он снова оглянулся на Бадри.
— Она всех погубила. Половину Европы, — пробормотал тот.
Спустившись, Дануорти обнаружил у регистратуры Колина, который рассказывал дежурной про рождественские подарки.
— Мамины не доехали из-за карантина. Почтальон не пропустил.
Дануорти спросил дежурную насчет Т-клеточного наращивания, и та кивнула: «Секундочку подождите, сейчас сделаем».
Они сели. «Она всех убила. Половину Европы», — повторил про себя Дануорти.
—А я так и не прочитал загадку, — вспомнил Колин. — Хотите, вам прочитаю? «Где был Санта-Клаус, когда погас свет?» — Он выжидающе посмотрел на Дануорти. Тот покачал головой. — «В темноте».
Колин вытащил из кармана леденец, развернул и сунул за щеку.
— Опять переживаете за свою девушку?
— Да.
Колин свернул обертку от леденца в крохотный конвертик.
—Я вот чего не понимаю: почему вы не можете ее забрать?
— Ее там нет. Надо ждать стыковки.
— Нет, я имею в виду, почему вы не можете отправиться в тот же момент, в который ее отправили, и забрать ее, пока она еще там? Пока ничего не случилось? Вам же все равно, в какой момент перемещаться?
— Нет, — ответил Дануорти. — Послать историка можно в любой момент, ты прав, но когда он уже там, сеть действует только в реальном времени. Вы в школе парадоксы проходили?
— Да, — ответил Колин без особой уверенности. — Это типа законов для путешествий во времени?
— Пространственно-временной континуум не допускает парадоксов, — объяснил Дануорти. — То есть он не даст Киврин совершить что-то такое, чего не случалось, или вызвать анахронизм.
Колин смотрел непонимающе.
— Человек не может быть одновременно в двух местах — иначе это тоже парадокс. Киврин в прошлом уже четыре дня. И теперь это не изменишь.
—А как же она тогда вернется?
— Когда она переместилась, оператор сделал такую штуку, называется «привязка». Во-первых, по ней ясно, где именно находится переброшенный, а во-вторых, она служит чем-то вроде... — Дануорти поискал подходящее сравнение. — Вроде перемычки. Соединяет два времени, чтобы сеть можно было открыть в нужный момент и забрать путешественника.
—То есть вроде «встретимся у церкви в полседьмого»?
— Именно. Это называется стыковка. У Киврин она через две недели. Двадцать восьмого декабря. В этот день оператор откроет сеть, и Киврин вернется обратно.
— Вы же вроде говорили, там такое же время? Почему тогда двадцать восьмое через две недели?
— В Средние века использовали другой календарь. Пока там еще только семнадцатое. По нашему календарю она придет на стыковку шестого января. — «Если она в правильном времени. Если я найду оператора, который откроет сеть».
Колин задумчиво уставился на извлеченный из-за щеки леденец. Тот своим синим в белую крапинку оттенком напоминал лунную карту. Мальчик засунул его обратно в рот.
— Значит, если я отправлюсь в 1320 год двадцать шестого декабря, у меня будут два Рождества?
—Да, получается так.
—Апокалиптично... — восхитился Колин. Он развернул обертку от леденца и свернул ее заново в еще более крошечный конвертик. — Кажется, они тут про вас забыли.
— Похоже.
Увидев проходящего мимо штатного врача, Дануорти остановил его и сказал, что ждет Т-клеточного наращивания.
—Да? — удивился врач. — Сейчас выясню. — Он скрылся в приемном покое.
Они с Колином остались ждать. «Крысы виноваты», — снова вспомнил Дануорти. А в первую ночь Бадри спрашивал, какой сейчас год. Но ведь он сам сказал, что сдвиг минимальный. И что стажер не ошибся в расчетах.
Колин вытащил леденец и повертел в пальцах, изучая, как изменился цвет.
— А если что-нибудь страшное случится, нельзя нарушить правила? — спросил он, щурясь на леденец. — Если ей руку отрубят, или она умрет, или подорвется на бомбе?
— Это не правила, Колин, это физические законы. Их нельзя нарушить при всем желании. Если мы попытаемся изменить то, что уже произошло, сеть не откроется.
Колин выплюнул леденец в обертку и осторожно закрутил края.
— Я думаю, что с вашей девушкой все в порядке. — Сунув завернутый леденец в карман куртки, он вытащил комковатый пакет. — Ой, забыл бабушке Мэри подарок отдать.
Вскочив, мальчик кинулся в приемный покой, прежде чем Дануорти успел его остановить, но у двери резко развернулся и помчался обратно.
— Нам кранты! Там миссис Гадость! Идет сюда.
Дануорти встал.
— Только ее здесь не хватало.
— Пойдемте, — позвал Колин. — Я первый раз сюда через заднюю дверь входил. — Он рванул в противоположном от входа направлении. — За мной!
Дануорти не мог припустить бегом, поэтому поспешил за Колином быстрым шагом по лабиринту из коридоров. Через служебный вход они вышли в переулок. Там под дождем стоял человек-бутерброд с плакатами на груди и на спине. «НАШИ СТРАХИ УЖЕ СБЫЛИСЬ», — на редкость точно подмечали лозунги.
— Пойду проверю обстановку, — сказал Колин, бросаясь за угол к главному входу.
Мужчина вручил Дануорти листовку. «КОНЕЦ СВЕТА БЛИЗОК!» — возвещала она крупными буквами. И дальше помельче: «Убойтесь Бога, ибо наступил час суда Его. Откр. 14:7».
Колин помахал Дануорти из-за угла.
Путь свободен, — слегка запыхавшись, объявил мальчик. — Она внутри, ругается на дежурную.
Дануорти отдал листовку обратно и пошел за Колином, который вел его через переулок на Вудсток-роуд. По дороге профессор тревожно оглянулся на вход в приемный покой, но там никого не было, даже пикетчики с плакатами за отделение от ЕС пропали.
Колин пробежал еще квартал, потом перешел на шаг. Вытащив из кармана пачку мыльных пастилок, он предложил одну Дануорти.
Тот отказался.
Тогда Колин сунул в рот розовую и промычал, жуя:
—Лучшее Рождество в моей жизни!
Дануорти размышлял над этим признанием несколько кварталов. Карильон терзал уши гимном «Той зимой морозной», тоже на редкость подходящим, и на улицах по-прежнему не было ни души, однако, свернув на Брод-стрит, они увидели одинокого прохожего, который, ссутулившись под дождем, торопился им навстречу.
— Это мистер Финч, — определил Колин.
— Господи! — содрогнулся Дануорти. — Что у нас еще закончилось?