В оковах страсти - читать онлайн книгу. Автор: Дагмар Тродлер cтр.№ 47

Ясень я знаю по имени Иггдрасиль, древо, омытое влагою мутной.

Росы с него на долы нисходят над источником Урд, зеленеет он вечно.

(Старшая Эдда. Прорицание вельвы 19)

Мы скакали до самых сумерек. Наконец Эрик придержал свою лошадь и подъехал ко мне. Хлопья пены падали на землю.

— Сделаем привал. Это земля вашего отца.

В его голосе звучал холод, и он избегал моего взгляда. Между деревьями виднелась кривая хижина, а рядом на просеке лежали остатки угольной кучи. Пахло горелой древесиной.

За хижиной журчал ручей. Эрик спешился, лег на траву и опустил руки в воду. Вода! Мне вдруг очень захотелось пить. Я тоже спешилась и присела на корточки рядом с ним. Запах воды, свежий и прохладный, казалось, лишь разжег огонь в моем пересохшем горле. Дрожа, я опустилась на колени и попыталась, так же как и Эрик, зачерпнуть воду прямо руками, но это мне не удалось. Они были такими затекшими и бессильными, что не могли удержать воду, и она струями лилась сквозь пальцы на мою одежду Я пыталась набрать воды снова и снова, но казалось, что мой рот набит песком, а язык прилип к нёбу. Вода блестела и сверкала передо мной благородной влагой, я вдыхала ее запах…

— Пейте, Элеонора!

Он протянул мне пригоршню, и я все пила и пила из его ладоней, ощущая, как бесценная влага орошает мое горло… В какой-то миг я поперхнулась, а когда откашлялась, его уже не было. Но теперь я чувствовала себя намного лучше и поднялась с колен.

Эрик осматривал хижину угольщика. Она была заброшенной, и, когда он отворил дребезжащую дверь, крыша с грохотом провалилась. Он отбежал подальше, чтобы облако пыли не накрыло его.

— Придется нам спать в лесу, — произнес он, снимая с лошадей седла и поклажу.

Я взяла покрывала и стала искать между деревьями место, где можно было расположиться на ночлег. Мне было очень холодно, страх этого ужасного дня все еще не отпускал меня, он пронзал меня насквозь. Слова Греты, каждое в отдельности, казалось, врезались в мое сознание, я могла собрать их воедино, как мои опаленные волосы, до которых не осмеливалась дотронуться из-за боязни, что обнаружу на голове лишь жалкие прутики. Поеживаясь, я закуталась в одно из покрывал. Этой ночью, возможно, и не замерзнем. Но как мне победить холод у себя внутри, в моей душе, каким одеялом накрыть ее, чтобы она оттаяла?

Держа в руке связку хвороста, Эрик с грохотом и треском предстал передо мной. С искаженным от боли лицом он примостился на корне дерева.

— Ваш кремень.

Не понимая, я смотрела на него. Потом схватила узелок и молча принялась рыться в нем.

Потрескивал сухой хворост, дым и запах от огня щекотали мне ноздри. Невольно впав в состояние оцепенения, я затаила дыхание. Огонь…

И вдруг я получила сильный удар в щеку. Я испуганно вскрикнула и, защищаясь, прикрыла лицо руками, будто огонь запылал. Боже, как он полыхнул…

— Возьмите себя в руки, женщина! — Он с силой схватил мою руку и заставил взглянуть на него. Глаза его грозно сверкали. — Вы ведете себя как малое дитя. Этот огонь ничего вам не сделает, не глупите. Ложитесь сюда и спите!

Его слова вернули меня к жизни.

— Мои волосы… Запах… — рыдала я, содрогаясь всем телом. — Он сжег их, Бог мой, этот запах…

Вне себя от горя я обхватила голову руками.

— Почему вы не завязываете волосы в пучок, как другие женщины? Тогда бы такого не произошло, — недовольно пробурчал он. — Вы сами виноваты.

— Я потеряла в пещере свои ленты, — проскулила я.

Эрик спустился ко мне и осмотрел волосы.

— Черт подери… это можно лишь отрезать. Больше вы ничего не сможете сделать.

Суровый голос и грубая интонация вновь вызвали у меня слезы. Я всегда очень гордилась своими длинными волосами, хотя цвет их мне и не нравился. А теперь я буду выглядеть как остриженная наголо кающаяся, не говоря уже о моем лице… Почему он не оставлял меня в покое? Я хочу дать волю слезам — наплакаться всласть в одиночестве.

Он недолго слушал мои всхлипывания, при этом шевеля палочкой в костре так, что поднимались искры. Всякий раз я вздрагивала.

— Eigi medalfifla, [16] — наконец огорченно пробурчал он и отбросил палку. — Я понимаю ваши проблемы! Но ведь мы почти что достигли цели, а вы печалитесь и стенаете о потере нескольких сгоревших волос! Прекратите сейчас же свой вой. Разденьтесь-ка лучше, чтобы я смог осмотреть вас.

С опущенной головой, как нашкодивший ребенок, я послушно задрала рукав в том месте, где была резаная рана. Он осторожно промыл ее водой и обмотал льняной тряпкой.

— А теперь показывайте спину. Вы должны снять все. Не смущайтесь же так, я не собираюсь на вас нападать… — приказал он.

— Отвернись, — попросила я робко. Покраснев от смущения, быстро сняла рубаху и прижала ее к груди. Любая дама благородных кровей скорее истечет кровью, чем разденется перед мужчиной, независимо от того, насколько серьезна рана. Значит, я не благородная дама.

Спина моя буквально горела, когда Эрик обтирал ее мокрым платком. Я терпела из последних сил.

— Теперь немного ближе, и тогда вы будете состоять из двух частей, — заметил он. — Вам невероятно повезло, вы знаете об этом?

Ладонью я вытерла с лица несколько слезинок, когда он обследовал ожоги на спине. Эрик разорвал мою старую рубаху на полосы и ловкими движениями стал проворно накладывать неплотную повязку на мои плечи и спину. Руки его были так же нежны и умелы, как у лекаря Нафтали… Я закрыла глаза и хотела забыть, где нахожусь.

— Одевайтесь, графиня. Не то вы замерзнете, — наконец произнес он.

Как можно быстрее я через голову напялила рубаху. Он накинул мне на плечи покрывало и сел возле огня. Он долго смотрел на пламя, не говоря ни слова. Я терла свое распухшее лицо. Великий Боже, как же я выглядела. «Ты отвратительна», — сказал даже сын ведьмы. Я огорченно вздохнула.

Эрик протянул мне платок.

— Охладитесь этим, — сказал он.

Я прижала мокрую тряпку к лицу, судорожно размышляя, что мне следует сказать. Я даже не осмеливалась спросить, надо ли мне осмотреть его рану.

— Эта gryla [17] нагнала страху верно? — совершенно неожиданно спросил он в тишине, не поднимая головы. Я с удивлением взглянула на него.

— О небо… конечно же! А на тебя разве нет?

Новой палочкой он опять пошуровал в костре.

— Гмм…

Разговор иссяк, даже не начавшись. Покорная судьбе, я схватила свой узелок и извлекла на свет ломоть хлеба, который возила с собой. У меня немилосердно бурчало в животе… Хлеб стал безвкусным и сырым, но теперь я не обращала на это внимание. Я разломила его надвое и протянула большую часть ему. Он молча взял и мой кусок и насадил хлеб на палочку, чтобы поджарить на огне.