Джина покачала головой:
– Никуда оно не утекло… Это шампанское до сих пор шумит в твоей голове. – Вздохнула и с усилием сказала: – Не повезло мне в жизни с хорошими мужиками…
Я обнял ее и осторожно поцеловал, а она отпихнула меня.
– Хочешь, погадаю? Судьбу твою посмотрим, тайны угадаем…
– А чего там смотреть? Ты же сама знаешь, что я везун и счастливчик, – засмеялся я. – Все будет хорошо! А вообще в жизни есть только одна настоящая тайна…
– А именно?
– Мы, по счастью, не знаем нашего часа…
– Эту тайну знают самоубийцы, – сказала она серьезно.
– За эту разгаданную тайну они платят жизнью.
– Они не за тайну платят, Кот. Они платят за то, что их Бог разлюбил. Это единственная реальная плата за умершую любовь…
Я смотрел на нее во все глаза, пытаясь сообразить, что она имеет в виду. Не повеситься же она мне предлагает!
– Ты чего хотел от меня? – спросила Джина.
– Устрой мне встречу с Мариной. Здесь, у тебя, по-тихому. Я бы не просил, но у меня нет выхода – меня Сашка очень плотно обложил…
Сергей Ордынцев:
И.О. ПРАВИТЕЛЕЙ
Вице-премьер правительства Российской Федерации Антон Дмитриевич Завалишин поразил мое воображение.
– …А почт скоро не будет в мире вообще – прощайте, бронзовые горны Турн и Таксис, – говорил он Серебровскому, покачивая печально маленькой лысой головой с аккуратной бахромой серых волос вокруг плеши.
Честно сказать, мне показалось недостоверным, что российский министр помнит элегантную эмблему старейшей в мире почтовой службы – скрещенные трубы королевских посыльных. Но Антон Дмитриевич знал не только это, он знал много чего и хотел этим знанием поделиться с заглянувшим на минутку магнатом с проектом на 9 миллиардов долларов.
– В новый век войдут лишь телефон, радио и компьютер, – рассуждал он неспешно, и от авторской гордости за эти пошлые банальности его ровная лысина бликовала розовым отсветом. – Владимир Одоевский писал Пушкину: «Письма в будущем сменятся електрическими разговорами». Это ведь надо – електрическими разговорами!
На Хитрого Пса было боязно смотреть. Он медленно перекатывал желваки на скулах, покусывая нижнюю губу, и, поправляя мизинцем дужку золотых очков, глядел на вице-премьера, как солдат на вошь.
Корректно-невозмутимый компьютерщик Петр Петрович и я, вообще непонятно зачем сидящий здесь, создавали за спиной Серебровского драматический фон – безмолвный и многозначительный, как греческий хор. Может быть, мы изображали народ, за блага и интересы которого бился Хитрый Пес с гидрой правительственной бюрократии?
Встреча не задалась с самого начала. Когда мы подошли к дверям приемной вице-премьера, Сашка остановился посреди громадного коридора, посмотрел на свой золотой котел «Картье» и сказал:
– Подождем… Осталось еще полторы минуты. – Перехватил мой недоуменный взгляд и, усмехаясь, пояснил: – Я не могу приходить раньше времени… И тем паче – толкаться в прихожей, дожидаясь приема.
– И в миллиардных делах счет тоже идет на секунды? – спросил я.
Сашка снисходительно похлопал меня по плечу:
– Не думай о секундах свысока, как пел нам незабвенный геноссе Штирлиц. У нас – Византия. Цель – ничто, ритуал – все. Ситуация просчитывается не в лозунгах, а в деталях. В секундах, гримасах, в мелких буковках после текста…
Петр Петрович тоже обнажил из-под обшлага свой «Картье» – они были похожи на командиров, сверяющих время атаки, и ровно в одиннадцать он распахнул перед Серебровским дверь в приемную.
Мы вошли в этот вокзальный эллинг под звон часов-башни красного дерева в углу, поздоровались – Серебровский ограничился сухим кивком и направился в кабинет Завалишина.
И тут секретарша сделала спурт, который бы и нашему Коту Бойко сделал честь в его олимпийские времена. Рывком она выскочила из-за своего стола, резкая пробежка, и, как панфиловец, преградила нам своим тщедушным неаппетитным телом вход в святилище.
– Александр Игнатьевич, прошу прощения, одну минуточку надо подождать. – На ее лице была не пудра, а сахарин. – Антон Дмитриевич сейчас заканчивает важный разговор по «кремлевке»…
Серебровский зло усмехнулся, поправил на переносице дужку, повернулся к ней спиной и сказал мне, не понижая голоса:
– Оцени, Серега! Сейчас важные разговоры по «кремлевке» ведут только министры и блатные паханы. А всерьез люди разговаривают по спутниковым закрытым мобильникам…
Секретарша трусливо улыбалась, но стояла в дверях насмерть, и улыбка ее была как гримаса боли.
– Александр Игнатьевич, он вас ждет, уже спрашивал о вас, сей момент он закончит…
Не обращая на нее внимания, Сашка зловеще изрек:
– Плохой знак! Мне кажется, он нас не уважает…
Я тихо сказал:
– Сань, не заводись. Бог весть – может, и впрямь ему сверху звонят…
Хитрый Пес по-волчьи, углом рта усмехнулся:
– Сверху, говоришь? Вице-премьеру? Откуда? От Господа Бога? От президента? Так ему не до Завалишина, сейчас на Боре шапка горит. Запомни, Серега, – у чиновника, как у павловской собачки, выделяется слюна только перед кормежкой.
Распахнулась дверь, чуть не зашибив секретаршу, и с порога призывно замахал лапками нарядный человечек:
– Александр Игнатьич, простите великодушно, замотали меня… Добро пожаловать! Ждем-с, ждем-с…
– Это мы вас ждем-с, Антон Дмитриевич, – ласково, ледяным голосом ответил Сашка и, не дожидаясь приглашения, прошел к длинному столу для совещаний и твердо уселся. – Итак…
– Что предпочитают гости – чай, кофе, коньяк? – суетил хозяин.
– Гости предпочитают серьезный деловой разговор, – за всех нас расписался Сашка. – Послезавтра заседание правительства, надо утрясти и согласовать все неясные вопросы.
Антон Дмитриевич уселся напротив, озабоченно наклонил набок свою круглую лысую голову в опушке седых волос, похожую на мохнатое яичко, и сказал удрученно:
– Возникли проблемы, Александр Игнатьич. Вопрос о договоре с «Макрокомп глобал» из повестки дня правительства пока исключен.
– Так… – сказал Серебровский голосом, не предвещавшим ничего хорошего. И повторил: – Так… Объясните, пожалуйста…
– Вы финансист, Александр Игнатьевич, и не хуже меня понимаете, что сейчас творится на денежном рынке, – запыхтел Завалишин. – Центральный банк не может гарантировать стабильность валютного коридора…
– Я не прошу у правительства денег, – перебил Сашка. – Мне нужны для Билла Хейнса государственные гарантии о переводе военной техники в коммерческое использование…
– Да-да, я понимаю! Но в Администрации Президента сильно озабочены, – совсем разволновался вице-премьер. – Я бы сказал, некоторое обоснованное беспокойство…