Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Вайнер

Во многой мудрости

много печали;

и кто умножает познания,

умножает скорбь.

Екклесиаст

По законам нынешней жизни,

если в первом акте на стене висит

ружье, значит, до начала спектакля

из него уже кого-то застрелили.

Милицейский взгляд

на чеховский театр

– Ты очень хитрый парень, – сказал Пит Флэнаган, повернул руль налево, и мы покатили в сторону Трокадеро.

Спорить с ним бессмысленно, как забивать лбом гвозди. Да и вообще разговаривать неохота. Жестяной пузырь машины был заполнен щемящей золотой песней саксофона Птицы Чарли Паркера, протяжной, сладкой, плотной, как облако из сливочного мороженого.

Через окно я рассматривал скачущее отражение нашей машины в зеркальных витринах – черный юркий «ситроен» с проблесковым синим фонарем на крыше. Его тревожный пульсирующий свет был неуместен в этом мягком воскресном утре, еще не увядшем от подступающей жары, от потной людской суеты, не задушенном синеватым угаром автомобильного дыма.

– Я не хитрый, – ответил я Флэнагану, когда мы выскочили на набережную и погнали по правому берегу. – Я задумчивый. По-русски это называется «мудак»…

– Правда? – переспросил на всякий случай Пит, хотя ему было все равно.

– Абсолютно, – заверил я серьезно. – Так и запомни: захочешь русскому сказать приятное, смело говори: вы, мол, месье, мудак… Это русский эвфемизм понятия «доброжелательный задумчивый мудрец».

– Запомню, – пообещал Флэнаган и повторил вслух: – Мьюдэк…

– Во-во! Так и говори…

Слева над рекой торчала Эйфелева башня, на которой полыхало неживыми белыми сполохами электрическое табло – «До 2000 года осталось 534 дня».

И что? Что теперь делать?

Воздетый в безоблачное голубое небо, фигурно скрученный железный перст торжественно и грозно предупреждал ни о чем – если бы там, в туманном небытии, через 534 дня должно было что-то случиться, от нас бы это тщательно скрыли. Мы живем в замечательное время, когда никого ни о чем заранее не предупреждают. А раньше нешто предупреждали? Разве что пророки о чем-то жалобно просили народы. Да кто же их когда слушал? Интернета тогда на нашу голову не было.

– Пит, ты знаешь, что через 534 дня наступит новый век? – спросил я Флэнагана.

– А ты что, считал их? – усмехнулся Пит.

– Нет, я в управлении разведки подсмотрел секретный доклад – они предполагают, что это достоверная цифра. Ну, может быть, 536… Это ведь никогда до конца не ясно…

– Угу, – кивнул серьезно Флэнаган. – Скорее бы…

– А что случится?

– На пенсию можно будет уйти. Надоела мне наша собачья работа, – равнодушно сказал Пит.

– Да брось ты! Всякая работа – собачья. Не собачий только отдых, – глубокомысленно заметил я. – Но отдыхать все время нельзя.

– Это почему еще? – искренне удивился Пит.

– Отдых превратится в работу. Будешь мне жаловаться: надоел мне этот собачий отдых…

– Дурачок ты, – усмехнулся Пит. – Молодой еще…

Мы уже проехали Дефанс, миновали громаду Большого стадиона, сквозанули на оторут 9 – в сторону аэропорта Шарля де Голля. И от этой утренней воскресной пустоты, от желто-голубого света, окутывающего город золотистой дымкой, от печально-сладкой музыки Чарли Паркера, от никнущей малахитовой зелени бульваров охватывало меня чувство щемящей грусти, смутного ощущения прощания, разлуки надолго, может быть, навсегда.

– Что будешь на пенсии делать, Пит?

– Жена присмотрела домик в Провансе. Там и осядем, наверное…

– А домой, в Шотландию, не тянет?

Флэнаган пожал плечами:

– Там уже нет моего дома… Там – скромный риэл-эстейт. Старики умерли, ребята выросли, разъехались. Приятелей встречу на улице – не узнаю…

– Тогда покупай в Провансе, – разрешил я. – Буду к тебе наезжать, съездим в Грасс, там дом Бунина…

– Какой-нибудь новый русский?

– Нет, это очень старый русский…

– Богатый? – поинтересовался Пит.

– Умер в нищете.

– Странно, – покачал головой Пит. – Я не видел во Франции бедных русских.

– Оглянись вокруг. Вот я, например…

– Потому что ты – доброжелательный мудрец, задумчивый мьюдэк, – утешил Пит.

– Вот это ты очень правильно заметил, – охотно подтвердил я.

Город уплывал вместе с волшебной мелодией Паркера, которую почти совсем задушил, измял, стер тяжелый басовитый рык турбин взлетающих и садящихся самолетов. Индустриально-трущобная пустыня предместья, нахально рядящаяся под пригород Парижа.

– Я хочу рассказать тебе смешную историю, Пит…

Флэнаган, не отрывая взгляда от дороги, благодушно кивнул, наверное, сказал про себя по-английски: мол, валяй, мели, Емеля…

– Я в школе ненавидел учебу…

– Да, ты мало похож на мальчика-отличника, – сразу согласился Пит.

– На всех уроках я читал… Закладывал под крышку парты книгу – и насквозь с первого урока до последнего звонка. У меня не хватало времени даже хулиганить.

– Много упустил в жизни интересного, – заметил Флэнаган.

– Наверное. Я был заклятый позорный троечник – я никогда не делал домашних заданий и отвечал только то, что краем уха услышал на занятиях, читая под партой книгу. На родительских собраниях классная руководительница Ираида Никифоровна…

– Только у поляков такие же невыносимые имена, как у вас, – сказал Флэнаган.

– Не перебивай! Моя классная руководительница говорила маме: у вас мальчик неплохой, но очень тупой. Тупой он у вас! Тупой…

– Dumb? – переспросил Пит.

– Yes! Dumb, bone head – костяная голова, тупой!

Флэнаган захохотал.

– Вот ты, дубина, смеешься, а мама, бедная, плакала. Спрашивала растерянно учительницу: почему? Почему вы говорите, что он такой тупой? А Ираида Никифоровна ей твердо отвечала: это у вас с мужем надо спрашивать, почему у вас сын такой тупой!

Флэнаган взял со щитка голубенькую пачку «Житан», ловко выщелкнул сигарету, прикурил. Прищурившись, выпустил тонкую, острую струю дыма, покачал головой и сказал решительно:

– Это невеселая история, она мне не нравится…