Встречи на ветру - читать онлайн книгу. Автор: Николай Беспалов cтр.№ 82

– Ирина Анатольевна, я думаю, а товарищи в Москве меня поддержат, что Вам надо поступить учиться в МГИМО. Довольно Вам вращаться в кругах, так сказать, местного значения. Перед Вами откроются широкие перспективы. Весь мир будет пред Вами.

– Не иначе, как ты, Ира, станешь Генеральным секретарем ООН, – показала свою эрудицию Клара Ивановна и принялась собирать со стола. Нарочито громко стуча посудинами.

Заглянул в окно Александр, шофёр «Волги».

– Товарищ Покоржевский, машина готова. Когда поедем?

– Скоро, Саша, иди, поешь на дорогу. Хозяйка угощает.

Клара Ивановна ухмыльнулась.

– Вот так меня без меня женили, – вернулась к столу и поставила миску с кашей. – Иди, мил человек. Чем богаты.

Через полтора часа я обнималась с Кларой Ивановной.

– Не поминай лихом. Если туго станет, приезжай. Для тебя всегда найдется и уголок, и чугунок, – по её щеке прикатилась слеза. А я подумала, до чего же она стала мне родной за эти недели. И ещё, чисто по-женски, отметила: а кожа на лице её гладкая. Не по годам.

Потрясясь немного на проселочной дороге, мы выехали на шоссе, и тут Александр показал, но что способна его машина.

Нам в спину дул суховей.

В купе вагона номер пять поезда, носящего имя «Красная стрела», двое: я и он, Максимилиан Максимович Покоржевский. Если раньше я ездила в Москву на «Стреле» в обычном купейном вагоне, то сейчас мы сидим на диване в купе спального вагона. Отчего такой вагон назван спальным, когда и в остальных люди спят так же, непонятно.

Простучали колеса на выходных стрелах, промелькнули грязно-коричневые стены строений депо, поезд выходит на главный путь.

– Едем, – индифферентно произносит Максимилиан. Он по возвращении в Ленинград из деревни Черняковичи занемог животом. Парадокс. Ел натуральные, свежайшие продукты, а получил диарею. Загадки нашего организма.

– Это Вас поражает? Было бы странно, если бы мы, находясь в экспрессе, стояли на месте.

– Способность шутить в любой ситуации ещё не значит, что человек обладает обостренным чувством юмора. Иногда это признак того, что индивидуум просто чурбан.

– Ещё одно оскорбительное слово, и сорву стоп-кран.

Так началось наше путешествие из Ленинграда в Москву. Поразительно, но я вспомнила строки из радищевского произведения: «Отужинав с моими друзьями, я лег в кибитку. Ямщик по обыкновению своему поскакал во всю лошадиную мочь, и в несколько минут я был уже за городом. Расставаться трудно, хотя на малое время, с тем, кто нам нужен стал на всякую минуту бытия нашего. Расставаться трудно: но блажен тот, кто расстаться может не улыбаяся; любовь или дружба стерегут его утешение. Ты плачешь, произнося прости; но воспомни о возвращении твоем, и да исчезнут слезы твои при сем воображении, яко роса пред лицем солнца. Блажен возрыдавший надеяйся на утешителя; блажен живущий иногда в будущем; блажен живущий в мечтании. Существо его усугубляется, веселия множатся, и спокойствие упреждает нахмуренность грусти, распложая образы радости в зерцалах воображения. – Я лежу в кибитке».

Я не лежу в кибитке, и мой ямщик, то есть машинист, управляет не конем, а тепловозом в несколько сотен лошадиных сил тягой.

Помню, я ехала в обычном плацкартном вагоне поезда сообщением Жданов-Харьков. Лежа на верхней боковой полке, я пыталась определить скорость поезда по мелькавшим мимо телеграфным столбам. Получалось. Теперь я сижу на мягком диване и смотрю в темноту окна, где мелькают какие-то огни, и нет мне дела до того, с какой скоростью я передвигаюсь в пространстве. Я знаю, что ровно в восемь часов тридцать минут состав остановит свой бег у первой платформы Ленинградского вокзала, что расположен на Комсомольской площади, которую лучше бы назвать «Вокзальной», так как на этой площади их три.

Проводник собрал билеты и деньги за постельные принадлежности. Максимилиан придирчиво ощупал простыню.

– Слава богу, сегодня не сырые.

Не к лицу ему ворчать. Но я промолчу. После Черняковичей во мне поселилось спокойствие, граничащее с умиротворением. И ничто не в силах нарушить это состояние. Так мне казалось на семьдесят пятом километре пути по железной дороге Ленинград-Москва.

Проскочили Волхов, промелькнули станционные огни, и опять за окном темень.

– Я бы чаю попил, – говорит Максимилиан.

– А я бы чего-нибудь покрепче.

– Моё упущение. С этими болями я позабыл обо всем.

Выход был все-таки найден. Обслуживание в этом фирменном поезде, коим в основном пользуется та часть населения, которая относится к элите, на высоком уровне; через пять минут проводник принес нам бутылку коньяка и набор шоколадных конфет. Конфеты были неотъемлемым приложением к коньяку: «Так положено», – ответила проводник на мой немой вопрос. К Окуловке мы с Максимилианом подъезжали в превосходном расположении духа. У него и живот перестал болеть. Знала бы я в тот час, что коньяк подействовал как обыкновенное болеутоляющее, а боли Максимилиана связаны не с обыкновенным расстройством желудка: исподволь опухоль давала о себе знать.

Спать в вагоне мчащегося со скоростью семьдесят километров в час поезда на мягком диване, под перестук колес и тихое сопение лежащего над тобой мужчины, – это ли не удовольствие! Так я шучу, на самом деле, в поезде я сплю условно. Мне постоянно кажется, что я скатываюсь с полки, меня беспокоит качание вагона, мне то холодно, то жарко.

В Бологом поезд стоит пятнадцать минут, я решаю выйти. Подышать свежим воздухом, а заодно и покурить. На платформе кроме меня и проводников никого. Пассажиры, утомившись обильными возлияниями и разговорами, спят. Они не такие привереды, как я. Ан нет. Вот ещё один. Чудаковатый малый: он выскочил из соседнего вагона при полном параде, в костюме-тройке, при галстуке. Судорожно раскрыл портсигар, сломав три спички, раскурил папиросу. Потянуло дорогим табаком. Не иначе, как он курит папиросы «Герцеговина Флор». Курит, глубоко затягиваясь, без передыху.

– Скажите, – наконец обращается он к проводнику, – я успею сбегать на вокзал?

– Что Вы, товарищ, сейчас тронемся.

– А если я попробую? – Он, определенно, не в себе.

– И пробовать не надо. Опоздаете, поезд ждать не будет.

– Мне в аптечный киоск надо позарез.

– Животом маетесь? – спросила я.

– А Вы откуда знаете? Вы врач что ли?

Не стану я этому мужчине с лицом цвета лимона говорить, что и мой попутчик болеет животом.

– Не врач, но цвет Вашего лица за Вас говорит.

Тут меня осенило: он же желтушник! Перезаразит полвагона, беда будет.

– Товарищ проводник, – отвожу в сторонку проводника нашего вагона.

– Ужас какой! – говорит она после того, как я поделилась с ней моими опасениями. Выпалила и бросилась к своим товаркам. Шепчутся, поглядывая на топчущегося рядом мужчину. Минуты идут, скоро тепловоз даст короткий сигнал, и состав медленно, почти незаметно тронется. В этот момент проводник того вагона, где едет больной, вытаскивает из сумки желтый флажок и, забравшись на верхнюю ступеньку тамбура, начинает размахивать флажком. Увидит ли этот сигнал тревоги помощник машиниста? Глянула на часы: остается пять минут. За эти минуты можно многое сделать, так оно и произошло. Прибежал бригадир – и с ходу: