Океан Безмолвия - читать онлайн книгу. Автор: Катя Миллэй cтр.№ 22

— Бедненькие они бедненькие.

— Не издевайся. Так и есть. Я для них как этап взросления.

— А сюда зачем пришел? — спрашиваю я.

— Тебе пожаловаться. Дома находиться не могу. Такое ощущение, что с каждой секундой уровень тестостерона у меня падает.

— Понятно. И все же зачем ты здесь? — Обычно, если Дрю нужно смыться из дома, он идет не ко мне. Так было несколько лет назад, но с тех пор… Думаю, это как-то связано с моей игрек-хромосомой.

— Больше некуда податься.

— Взял бы бутылку. Пошел бы мириться.

— Я туда один ни ногой. А то, боюсь, потом даже трупа моего не найдут.

— Так сразу и сдался? — Есть толпа девчонок, за которыми он мог бы ухлестывать. Почему он выбрал эту, не понимаю.

— Нет. Но надо изменить тактику. Есть идеи?

Идей у меня нет, а если б и были, я не стал бы ему помогать. Вот вопросы у меня есть, и с каждым днем, похоже, их становится все больше.

— Почему она не разговаривает?

— Никто не знает. Я бомбардировал ее своими коронными фразами, и, судя по тому, как она смотрела на меня, английский она прекрасно понимает. Наверно, голосовых связок нет.

Я точно знаю, что это не так. Она смеялась, когда была здесь, — во весь голос. Я проверил. При отсутствии голосовых связок подобный звук не произвести — значит, голосовые связки у нее есть. Не исключено, конечно, что это все же какой-то физический порок. Я ни черта в этом не смыслю, но что-то мне подсказывает, что анатомия здесь ни при чем, и это еще больше разжигает мое любопытство. Что может заставить человека отказаться от речевого общения? А она вообще когда-нибудь разговаривала? Может, она в жизни слова не произнесла. Трудно сказать. Но я знаю, что она наблюдает, следит за всем постоянно, даже когда не смотрит. Ничто не ускользает от ее внимания. Меня могло бы это испугать, если б я сам не был таким. Интересно, замечает она что-то, чего не вижу я? Сама она мне не ответит на этот вопрос. Впрочем, я тоже спрашивать не стану.

— Она вроде как не в твоем вкусе, — говорю я. За редким исключением, Дрю тянется к бессодержательным милашкам, пользующимся популярностью в школе. В том, что касается девчонок, Дрю идет по пути наименьшего сопротивления, и, к счастью для него, этот путь помогает ему завоевать сердце почти любой девчонки в школе. Не помню, чтобы кто-то дал ему от ворот поворот, хотя всем известна его репутация, и сам он пальцем не пошевелит, чтобы ее изменить. Он никогда не изображал любовь, не делал вид, что испытывает чувства к той или иной девчонке, чтобы заманить ее в постель. Ему это не надо. Они идут за ним без всяких уговоров. Сами на него вешаются.

Почти каждая надеется, что именно с ней он останется навсегда, но этого не случается. Казалось бы, ну хоть одна должна публично призвать его к ответу. Попытаться заставить взять на себя ответственность, связать обещанием. Нет, ни одной из них это и в голову не придет, потому что они знают, что в конечном итоге Дрю поступит так, как поступает всегда. К тому же почти все они понимают, что, пожалуй, не стоит пытаться «переделать» этого засранца.

И его трудно осуждать, как бы я этого ни хотел, ведь он ничего не отрицает, не оправдывается, не отнекивается. Он такой, какой есть. Другого нет и не будет. Я не смог бы так, как он, и вовсе не потому, что меня это не привлекает. Я покривил бы душой, если б сказал, что не думаю о подобном, но для меня это слишком большая ответственность. От девчонок исходит слишком много эмоций, а я не умею от них заслоняться. Дрю все эти эмоции не задевают. Слезы, оскорбления, горькие слова — все это его не волнует. А у меня своих проблем хватает, и мне совершенно не хочется забивать голову чужими эмоциями. Свои я давно запер на замок, и будь я проклят, если стану возиться с чужими.

— Она — девчонка. Привлекательная. Что еще нужно? — просто отвечает Дрю.

— По-моему, она тебя ненавидит. — По-моему, она всех ненавидит, но я не собираюсь сообщать ему об этом. Я искренне пытаюсь понять, зачем он тратит на нее время. Это не в его характере. По идее, он должен был давно бросить эту затею.

— Ну да, это вызов моим способностям.

— Вот именно. Только ты ведь не привык прилагать усилия. Это идет вразрез с твоей личной философией.

— Ты прав, но, может быть, я тоже вступаю в этап взросления. Пытаюсь усовершенствовать себя как личность.

Я подавил смешок или, может быть, рвотный позыв — сам не знаю.

— Твое недоверие оскорбительно. К тому же не у каждого из нас в заднем кармане припрятана надежная карта, которую можно разыгрывать, не прилагая усилий, не соблюдая каких-то условий. — Он многозначительно смотрит на меня. Я не спорю. Нет смысла изображать из себя праведника, если мне и впрямь не нужно беспокоиться о том, как бы заманить в постель какую-нибудь девчонку.

У меня есть Ли. Правда, теперь она в колледже, и мы с ней видимся реже, чем раньше, но так даже проще. Она учится в двух часах езды отсюда и навещает меня каждый раз, когда приезжает домой на праздники и выходные. Потом снова уезжает. Она не говорит, что любит меня. Не спрашивает, люблю ли ее я. Я — не люблю и никогда не полюблю. У нас ни к чему не обязывающие отношения, без страстей и прочего: попользовались друг другом и разошлись по домам. Меня это вполне устраивает. Но даже не будь у меня Ли, вряд ли я так страдал бы от отчаяния, чтобы опуститься до уровня Дрю. Секс я люблю, но, зная свой характер, уверен, что, переспав с девчонкой, чувствовал бы себя сволочью и из чувства вины встречался бы с ней много месяцев.

— Не тебе меня судить. Вообще-то, раз уж я решил заняться самоусовершенствованием, попробую побороть свой страх перед тем, что с меня живьем сдерут кожу, и отправлюсь к ней прямо сейчас. — Дрю вскочил с дивана и зашагал к выходу.

— Удачи, — вдогонку бросаю ему я, причем говорю совершенно неискренне.

До вечера я только и занимался тем, что пытался не делать то, что должен был сделать. Наконец снял трубку, позвонил на почту и отменил доставку газеты, — до последнего не был уверен, что действительно сделаю это. Потом решил, что заодно уж надо позвонить и в хоспис, сказать, чтоб забрали больничную койку, которую привезли для деда два месяца назад. Его нет всего две недели, а кажется, что целую вечность. Если б не нужно было столько звонить по его делам, я бы подумал, что его здесь вообще никогда не было.

Положив трубку после разговора с хосписом, я уставился на телефон, подумывая о том, чтобы позвонить деду. Собирался позвонить ему вчера, и позавчера, и днем раньше. Но так и не собрался. Я говорил с ним на прошлой неделе — одно расстройство. Он стал в сто раз хуже с тех пор, как его забрали отсюда. Ни черта не соображает. Разум его затуманен оксикодоном, морфином и прочими болеутоляющими средствами, которыми его накачивают, чтобы облегчить состояние. Разговаривать с ним бесполезно, будто это и не он вовсе. На том конце телефонной линии — просто тело, рассудка уже нет. Я почти слышу, как его мозг шевелится, пытаясь осмыслить мои слова. Он их не понимает, его это раздражает, и его растерянность разрывает мое сердце, хотя, казалось бы, оно уже разодрано в клочки. И все же порой эгоизм во мне побеждает, и я звоню деду. Ради самого себя. И говорю с ним. Рассказываю ему то, что не сказал бы ни одной живой душе, ибо я знаю, что, когда повешу трубку, он не вспомнит ни слова, будто я вообще ничего ему не говорил.