Он рассказал про их семью, про весь род Дитришей, уходящий
корнями куда-то в тьму веков, во времена до неведомой катастрофы, изменившей
мир. У меня создалось впечатление, что это была действительно хорошая семья,
пусть и не лезущая во власть, но пользующаяся уважением на острове.
Все, что мог, Дитриш поведал и о Людях-над-людьми. Они
появлялись в городе чаще всего во время весенних ярмарок и гуляний. Скупали
привезенные с материка артефакты. Даже отчасти веселились вместе со всеми,
солдаты, к примеру, непременно захаживали к местным девицам легкого поведения.
Из его слов было ясно, что завести ребенка от такого визитера считалось большой
удачей, и, как правило, проститутка после этого могла найти себе удачную партию
и выйти замуж — если желала, конечно. Впрочем, Люди-над-людьми своими
отпрысками никак не интересовались, да и те росли самыми обычными, разве что
считались удачной партией. Я подумал, что таким вот веселым и неофициальным
образом функционалы разнообразили генофонд маленького человечества.
— А они всегда появлялись с солдатами? — спросил я.
— Да. Солдаты помалкивают большей частью. Они наши языки
толком не знают. Вот те, кто без оружия, они говорят свободно. Как ты.
— Солдаты, наверное, не функционалы, — сказал я. — Обычные
люди из другого мира, с Аркана… И они всегда уходили?
— Ходят истории, что когда-то солдаты влюблялись в наших
девушек и оставались навсегда. Но ты же знаешь женщин, могли и выдумать для
романтики. Дело старое…
— И конфликтов никаких не было никогда?
— Нет. Все очень вежливые. Конечно, иногда торговали
втихаря… — Дитриш сделал паузу. — У меня отец незадолго до смерти очень хорошо
с одним сошелся. У отца была жемчужина. Совершенно немыслимая, вот такая! —
Дитриш изобразил руками что-то вроде маленького яблока. — Абсолютно белая,
молочная. Совершенно ровный шар. Я даже думать боюсь, за сколько отец ее купил…
И он поменялся с одним солдатом…
— Показывай, — не выдержал я. — Кажется, я уже понял, к чему
ты!
Дитриш улыбнулся и отошел от обеденного стола. В дальнем
углу зала на курительном столике лежало что-то завернутое в плотную красную
ткань. Дитриш развернул предмет и торжественно показал мне:
— Вот. Оружие Людей-над-людьми.
— Да… жадность солдата обуяла… — признал я, хоть и был
слегка разочарован. В руках у Дитриша был автомат — точно такой же, как
утопленный мной в море.
— Только патронов нет, — с сожалением добавил Дитриш. —
Видишь, в это отверстие вставляется специальный контейнер, в нем хранятся
патроны. Отец пытался сделать замену, но так и не сумел.
— Магазин есть у меня в сумке, — сказал я. — Но там всего
четырнадцать патронов. Лучше, чем ничего, конечно…
— Держи. — Дитриш протянул мне оружие. — Тогда он твой.
— Жемчужина, — сказал я. — Немыслимой красоты и цены. А?
— Вот жемчужину я бы пожадничал отдать, — признался Дитриш.
— А оружие… я не умею из него стрелять. У меня нет от него важной части и
патронов. И вообще тебе оно нужнее.
— Спасибо, — сказал я. — А я свой автомат утопил. В море.
Когда спускался со скалы по веревке. У меня была очень прочная, но тонкая
веревка. Как нитка на вид. Я ее обмотал вокруг автомата…
— А, знаю, — просиял Дитриш. — Солдат показывал отцу, тот
рассказал мне. Вот, приклад откидывается, так… Тут в прикладе специальная
рамка, в которую пропускается нить, и зажим, который контролирует спуск.
Держишься за ствол и приклад, а пальцем легонько регулируешь скорость… Ты очень
умный, Кирилл, если сам до этого дошел!
— Ты даже не подозреваешь, какой же я идиот, — глядя на
автомат, сказал я. — Я… в общем, я все делал иначе. Совсем иначе. И чуть не
разбился.
— Тогда тебе просто везет, — сказал Дитриш. — Знаешь, это,
может, даже и лучше, чем быть умным, но невезучим.
18
Мы почему-то склонны считать, что люди, которые нам нравятся
и даже вызывают зависть, все эти успешные спортсмены, популярные артисты,
знаменитые музыканты, удачливые бизнесмены — они всегда счастливы. Вся «желтая»
пресса, по сути, тем и кормится, что разубеждает нас в этом — «она развелась»,
«он запил», «эти подрались», «тот изменил». И мы читаем, кто-то брезгливо, а
кто-то с радостным любопытством. Читаем не потому, что грешки и беды
знаменитостей так уж велики. А потому, что только эта размазанная по газетной
бумаге грязь способна нас утешить. Они такие же, как и мы. Они пьют шампанское
за тысячу долларов, а мы — чилийское вино. Они едут в Австрию на горнолыжный
курорт, а мы — к теще на дачу. Им рукоплещут стадионы, а нас жена похвалила за
то, что мусор вынесли. Но все это не имеет значения, если у них та же самая
тоска, та же самая печаль, та же ревность и те же обиды.
И мы не замечаем, как сами накручиваем ту пружину, что
заставляет их пить коллекционные вина, когда они в них ничего не понимают, а
хотят пива, что заставляет их буянить в Куршавеле и драться с журналистами.
Потому что чем упорнее макать человека в его проблемы и кричать «Ты такая же
скотина, как и мы!», тем сильнее ему захочется ответить: «Нет, нет, не такая, а
куда большая!»
Я смотрел на молодого, красивого, умного парня, которого
уважает едва ли не все население его маленького мирка, и понимал, что он не
слишком-то счастлив. Что пусть в меньшей мере, чем у нас, но незримый пресс
ответственности, зависти, неравенства существует и тут. И это может быть удача,
а может быть и целиком его заслуга, что он вопреки всему остается хорошим
парнем.
— Не сказал бы, что ты невезучий.
Дитриш усмехнулся.
— Я всю жизнь занимаюсь не тем, чем хочу. Семейная
преемственность. Если твой прадед в голодные дни раздал все запасы
продовольствия и спас город, если твой дед первым построил водохранилище, если
твой отец сорок лет был мировым судьей — то и от тебя все ждут… — Он помедлил.
— Подвигов? — подсказал я.
— Да нет… Если бы подвигов! Знаешь, как мне хочется вместе с
тобой пойти к этой башне? Но я не пойду. От меня ждут работы. Того, что буду
таким же предприимчивым, щедрым, терпеливым, находчивым, как мои предки. Что
есть такой вот уважаемый человек Аль Дитриш, к которому и город, и каждый
человек может обратиться, если нужда возникнет. Даже жениться, к примеру, я
просто обязан на умной, бедной и некрасивой девушке.
Я засмеялся.
— Тебе смешно. А это тоже как традиция. Как легенды
проституток про влюбившегося солдата. Только тут все по-честному, Дитриши
всегда брали жен умных, но из простых семей. И некрасивых.
— Та девушка в библиотеке, она красивая, — сказал я
небрежно.
Дитриш покраснел.
— Ты вино пьешь?