Впрочем, улица облегчения не принесла. Поблизости явно был
какой-то крупный институт или университет (а есть ли в Харькове университет? Не
знаю… интуиция ничего не подсказывает), куда и шли на первые лекции студенты.
Через минуту я поймал себя на том, что откровенно заглядываюсь на идущую
параллельным курсом девушку, а та вполне благожелательно улыбается мне в ответ,
— и резко свернул в переулок, пробормотав: «Жениться тебе надо, барин…»
К сожалению, я сюда не за невестой приехал. И не за
галушками-варениками.
Я присел на лавочку во дворе старенького трехэтажного дома —
облупившаяся штукатурка, подпертые обрезками рельсов маленькие балкончики с
пузатыми выщербленными балясинами, редкие белые клеточки стеклопакетов на фоне
старых серых рам. Что-то в здании было неуловимо московское — от старой,
послевоенной Москвы. Наверное, и впрямь построено московскими строителями?
Харьков во время войны разрушили почти до основания, он несколько раз переходил
из рук в руки. Так что отстраивали его заново, всей страной, и получился он
местами похожим на Москву, местами — на другие города…
Как мне найти женщину по имени Василиса? Когда я сам был
таможенником, у меня было чувство направления, которое помогало вернуться к
спрятанному в старой водонапорной башне перекрестку миров. Но чужие порталы я
не чувствовал даже тогда. Да и функционалов узнавал лишь при встрече лицом к
лицу.
Моя идея — приехать в Харьков, найти Василису, попросить ее
помощи — изначально была весьма сомнительной. Да, мы как-то сразу вызвали друг
у друга симпатию. И к тем неведомым кукловодам, что сделали нас функционалами,
относились неприязненно. Василиса, как я понял, вообще была добровольным
изгоем, не слишком часто контактируя с коллегами.
Но с чего я взял, что она станет мне помогать — рискуя потерять
все?
Только потому, что знаю ее лучше других таможенников? Ну, не
факт. С немецким таможенником мы общались не менее дружелюбно… едва ли не
побратались…
За этими невеселыми размышлениями я курил, мок и впадал в
депрессию. Что я здесь делаю? Не лучше ли довести до сведения функционалов, что
я вовсе не собираюсь с ними воевать… что они могут оставить меня в покое… вдруг
получится? А я вернусь домой. В «Бите и Байте» мне устроят головомойку за
прогул, но, наверное, примут обратно. Да хоть бы и не приняли! Что я, до
старости собираюсь прыщавым подросткам втюхивать «кульные видеокарты», а
престарелым бухгалтерам доказывать, что «этот компьютер очень мощный, с
„мышкой“, монитором и Интернетом!» Поступлю в университет. На физмат. Чтобы
это… изобрести машину для прохода между мирами. Ввалиться на Землю-один… нет,
лучше — на Землю-ноль, которая, как я предполагаю, за всем стоит. И устроить им
кузькину мать! С двумя мечами за спиной и автоматом наперевес! Окропясь святой
водой и изучив тибетскую боевую магию! Все — в духе фантаста Мельникова…
Вспомнив Мельникова, я невольно вспомнил и Котю.
Вот тут на душе стало совсем хреново. Я встал, затушил
вторую сигарету, которую начал смолить сразу за первой. И побрел через двор.
Харьков — большой город. Метро и все прочее, положенное по
статусу. А в первую очередь — огромное количество домов. Площадь тут не
экономили, застройка была высотной лишь местами.
Ну почему Василиса отсюда? Была бы она из какого-нибудь
уютного маленького Бобруйска…
Через несколько дворов — мокрых, серых, грустных — я
прошагал погруженный в свои мысли и почти ничего не замечающий. Дома стояли на
холме, асфальтированная дорожка вилась между ними, огибая отгороженные
штакетником палисадники, едва ли не огородики — вещь в миллионном городе
странная и вряд ли разрешенная. Но на юге все проще. Дальше от идиотской схемы
«положено — не положено», ближе к реальной жизни. Вполне возможно, что жители
преспокойно растят себе лучок с укропом прямо у подъезда…
А потом что-то заставило меня остановиться — вблизи узкой
улочки на выходе из очередного двора.
Это «что-то» трудно было передать словами. На самой грани
реального и сказочного, увиденного и додуманного — будто быстрая тень,
замеченная периферийным зрением и канувшая в никуда.
Я огляделся. Прислушался.
Если бы рассчитывал на свое испорченное сигаретами обоняние
— принюхался бы!
Этот двор был другой.
Здесь с деревьев облетела не вся листва. Занавески в окнах
были ярче. Торжествующе, насмешливо, будто ведя свой род от розового куста
Герды и Кая, полыхали на подоконниках цветы. Черный котяра, вылизывающийся на
багажнике… пардон, на капоте «запорожца», аж лоснился — и размерами мог
поспорить с камышовым котом или маленькой рысью.
Кстати, и древний ушастый «запорожец» выглядел на удивление
бодро. Не отреставрированной диковиной, не грудой металлолома, а именно машиной
— маленькой, но задорной.
А еще палисадники перед домом были обнесены кованой
изгородью. Выкрашенная отвратительной краской, к тому же грязная — но это была
настоящая ковка. В тонком узоре переплетались земляничные листья и виноградные
грозди. Над домом, как последний штрих, высился кованый флюгер — не
какой-нибудь там банальный петушок, а дракон, раскинувший крылья и выпускающий
из зубастой пасти ветвистые языки пламени. Частокол телевизионных антенн вокруг
тянулся к небу, будто пики обороняющейся армии, заметившей незваного гостя.
Я засмеялся. Это было как визитная карточка Василисы —
функционала-таможенника, раздаривающего налево и направо выкованные ею вещи.
Теперь осталось только сообразить, как выглядит ее таможня
снаружи. Она что-то иронизировала по поводу башен, которые всегда появляются у
мужчин… фрейдизм, дескать… Ага! Ее таможня была просто домиком. Без всякой
экзотики.
Здания, к которым привязаны наши функции, сами по себе
обычные. Их может увидеть совершенно рядовой человек, да и видит, если на то
пошло. Но видеть и увидеть — не одно и то же. Бывшая горничная, ныне функционал
гостиничных дел Роза Белая, обнаружила в голодные годы гражданской войны продуктовый
магазин лишь потому, что ее пригласили по этому адресу. Все остальные — и
голодные красноармейцы, и на все готовые бандиты, и припрятавшие золотишко
«буржуи» — шли мимо, мечтая о куске хлеба, — и не видели «пикулей, анчоусов,
икры красной и черной, вырезки телячьей…».
Так и мою башенку у «Алексеевской» видели лишь те люди, кому
сообщили — это новая таможня, это удобный проход в другие миры.
И я стоял буквально в двух шагах от таможни Василисы, не
обращая на нее никакого внимания!
Двухэтажный кирпичный домик вклинился между зданиями
побольше и повыше, будто распихивая их, пробивая себе выход к улице. К тому
дому, что явно находился под покровительством Василисы и был снабжен
заборчиками и флюгером, двухэтажный домишко почти притулился, их разделяла
узкая, не протиснешься, замусоренная щель.