– Это крупная невезуха. – Спектор это знал лучше всех, поскольку вытянул пиковую королеву. Вот только Тахион имел глупость вернуть его обратно. – Но в жизни многим не везет. Просто некоторым приходится похуже, чем другим.
– Но разве ты не считаешь, что джокерам приходится туго?
Тони пристально смотрел на Спектора. Почему-то ему это было важно. И причина была отнюдь не в политических взглядах.
– Конечно. Но что вы будете насчет этого делать?
Спектор взял бутылку «Пино Неро» и налил себе еще бокал.
– Добьемся, чтобы их права соблюдались так же, как права любых других граждан Америки. Именно этого я добиваюсь. И поэтому работаю с Хартманном. – Тони немного помолчал. – Не слишком сложное требование, так?
Спектор покачал головой:
– Не так. Я много общался с джокерами. С ними все иначе. Черные, итальянцы, любые другие группы – они все равно выглядят как люди. Хоть джокеры сами ни в чем не виноваты, но многие выглядят так, будто им место в зоопарке. Большинство людей реагируют не мозгами, а чисто рефлекторно.
Спектор это прекрасно знал: он всегда полагался на свои инстинкты. Если бы он сам не подхватил вирус, то, наверное, ненавидел бы джокеров точно так же, как все остальные.
Тони швырнул салфетку на стол и махнул официанту, требуя счет.
– У тебя есть время немного со мной прокатиться?
– Конечно, – ответил Спектор, осушая бокал. – Что ты задумал?
– Просто навестить кое-каких друзей. Хороших друзей. Мне бы хотелось, чтобы ты с ними познакомился.
Тони снова улыбнулся. Спектор не мог отказаться.
– Может, после ты представишь меня своему боссу? Мне бы хотелось с ним познакомиться.
Спектора подташнивало – и дело было не только в переполненном желудке.
– Может, потом как раз и получится, – сказал Тони. – Но все в свое время.
«Точно, – мысленно согласился Спектор, – все в свое время».
Все его прежние умения вернулись. Звезды ему поистине благоволят. Тахион с ухмылкой посмотрел на свой член, агрессивно торчащий из медных волос. Смеясь, он устроился у нее между ног, покусывая ляжки, полизывая и дразня. Оставалось только одно: полностью соединиться с нею. Соединиться с ее разумом. Он решил, что сделает это в момент их общего оргазма. Это поможет ему окончательно забыть ужасающую Рулетку. Скользнув вверх по ее телу, он забрал губами один темный сосок. Вошел в нее.
Ее мысли были острыми, как осколки стекла. «Ты как две капли воды похожа на мать, а она была шлюха… шлюха… ШЛЮХА!»
Мерзкий голос. Он не слышал его уже тридцать восемь лет. Даже через фильтр воспоминаний Флер Генри ван Ренссэйлер сохранял способность внушать отвращение.
«Докажи, что ты действительно меня любишь».
«Я люблю тебя, папочка. Люблю».
Мягкие интонации Лео Барнета.
«Открой свое сердце Иисусу, и все твои грехи будут прощены».
Остальное хлынуло стремительными, ранящими образами. Как Флер поняла, что он использует свою способность в отношении неопределившихся делегатов. Имитация падения. Притворная страсть. Отвращение и растерянность, с которыми она пытается примириться с тем, что оказалась в постели с любовником своей матери. Даже цепляясь за его потное тело, она притворяется, будто он – Лео Барнет.
Сотрясающийся от ярости, Тахион был как никогда близок к тому, чтобы ударить женщину. Он отомстил, доведя акт до конца, утолив потребности своего тела с наемной бабой. Когда все закончилось, он скатился с кровати и, собрав ее одежду, вывалил прямо на нее. Она взирала на него – и в ее карих глазах появился страх.
– Убирайся.
– Ты прочел мои мысли…
– Да.
– Ты меня изнасиловал.
– Да.
Она поспешно одевалась. Скомканные колготы отправились в сумочку – и она стала приглаживать растрепавшиеся волосы. Приостановившись у двери, она бросила ему:
– Я добилась того, чего хотела. Ты не присутствовал в зале заседаний.
– И ты заслужила награду за свои труды. – Тахион выудил пару двадцатидолларовых купюр и сунул ей в руку. – Джек был прав. Ты не мать. Ты шлюха.
Она захлопнула за собой дверь.
Кондиционер холодил ему голую кожу. Тах налил себе стопку и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. А потом он поднес стопку к губам – и дверь шмякнулась о стену с грохотом, похожим на пистолетный выстрел.
Бренди выплеснулось ему на грудь и живот.
– О, идеал!
– Кого-то ждешь? – сухо осведомился Поляков, взирая на налитой член Тахиона.
Однако глаза его были чуть сужены, а зубы напряженно сжимались, из-за чего Тахион решил, что мысли русского были заняты отнюдь не половой жизнью такисианца.
– Ты способен вернуть мозги из головки в голову и обсудить очень серьезную проблему?
– Очень смешно. – Тахион прошлепал к трюмо и налил себе новую стопку. Блез устроился на кровати по-турецки, уставившись на свои руки. Джордж стоял в центре комнаты, тяжелый и корявый. – Так что у вас за огромная и серьезная проблема?
– Нас арестовали.
– ЧТО? – Медленно, словно удав, Тахион повернулся к Блезу. – Что ты устроил?
– Ничего, – проныл он.
– Ах, конечно! Просто поиграл в кукловода с джокером, куклуксклановцем и полицейским, – рявкнул Поляков. Тах тряхнул головой, словно озадаченный пони, а Джордж мрачно добавил:
– Казалось бы, имея невидимую и тонкую способность, он должен был бы сообразить, что не следует всем сообщать, когда он ею пользуется.
Между пареньком и взрослым что-то промелькнуло. Заподозрив, что ему не все говорят, Тахион протянул телепатическое щупальце, но смог уловить только хрупкие края мимолетных мыслей. И привкус сговора.
– Они стояли и мерились пиписьками. А я просто дал им возможность показать, какие они крутые. Этот уродский идиот-джокер пытался слинять…
– ЗАТКНИСЬ! – Даже Тахиона властный приказ русского заставил вздрогнуть. Поляков повернулся спиной к покрасневшему пареньку. – Проблема не в выходках пубертатного сверхспособного Калигулы. Проблема в Генри Чейкене.
– Как интересно. И кто, идеала ради, этот Генри Чейкен?
– Корреспондент «Ассошиэйтед пресс», который раньше работал за границей. Он опознал меня как Виктора Демьянова, корреспондента ТАСС.
– Кровь предков!
У Таха подломились ноги, и, нащупав край кровати, он тяжело плюхнулся на нее.
– Естественно, полиция…
Раздосадованный столь неспешным рассказом, Тах выхватил воспоминание из головы внука.
Улица, идущая вдоль Пидмонт-парка. Смотрит, как его кроссовки оставляют пыльные следы на капоте машины. Круг потных лиц, взирающих на эту сцену. Рты возбужденно раззявлены, глаза блестят. Он вырывается от удерживающего его Джорджа.