Флер скользнула вниз по его телу, словно молящаяся у какого-то древнего алтаря. Прижавшись губами к его животу, она расстегнула ему бриджи и потянула их вниз. Его плоть пульсировала в такт его сердцу. Он лихорадочно скинул обувь и избавился от мешающих ему штанов. При этом он потерял равновесие и шлепнулся на пол. Флер рассмеялась, гортанно и негромко. Целуясь, прижимаясь друг к другу, задыхаясь, перемежая лихорадочный поток нежных слов тихими стонами, они двигались к кровати. На головке его члена появилась капелька спермы. Боясь не выдержать, Тахион раздвинул ей ноги, бормоча такисианские ругательства, словно языческую молитву. Ее влагалище сомкнулось вокруг него.
Прикосновение разума. Рулетка. Яд, смерть, ужас, безумие.
Он начал увядать. Сталь утекала из его члена. Но тут другие руки запутались в его длинных волосах. Нежный гортанный голос призывал его продолжать.
Тихий перестук бусин на занавеске, раздуваемой жарким ветерком. Хриплая пластинка с арией из «Травиаты» разбрасывает по комнате звуки, словно лучики света. Блайз в его объятиях.
Он вошел в нее на всю глубину и издал пронзительный крик торжества.
Блайз, Блайз, Блайз!
18.00
Приближался вечер. Сара это точно знала. Сидя под изрезанным листом пальмы в кадке в фойе «Мариотта», она чувствовала, как ночь по-звериному подползает к центру Атланты.
Когда ночь наступит, толпы поредеют. Одно за другим исчезнут ходящие с места на место и разговаривающие деревья, составляющие тот лес, в котором она спряталась. И в конце концов укрытия не останется вообще. Это простая истина: если безопасность – это толпы людей, то их уход приведет к смерти.
Ночь была средой обитания горбатой марионетки Хартманна. Она это знала. Как знала и то, что рано или поздно ночь родится.
Ей надо найти невидимку, который бы ее защитил. Иначе эта тварь, повисшая на темной шкуре ночи, ее прикончит.
Тахион ее подвел. И Рикки тоже – хотя его неудача была из разряда благородных и подарила ей сутки дыхания. Ей необходимо найти человека, у которого хватит силы ее защитить и который примет ту единственную монету, которой она в состоянии заплатить. Пока плацента дня еще не разорвалась.
И она знала такого человека.
Оркестр исполнял «Звезды упали на Алабаму». Джеку хотелось надеяться, что это не какой-то политический сигнал. После одиннадцати безрезультатных голосований усталые и отчаявшиеся делегаты были готовы счесть символичным все, что угодно. Джек надеялся, что мелодия просто успокоит толпу после уже седьмой драки в зале за этот день. Последний раз схватились делегат Джексона, решивший переметнуться к Хартманну, и руководитель его делегации, который пытался убедить его передумать. Сейчас в зале выдвинули предложение закончить и разойтись: это полностью удовлетворяло утомившихся делегатов. Джек прошел через толпу к Родригесу.
– Послушай, приятель. Пока мы твердо стояли за Хартманна.
– Точно.
– Вечером на нас все навалятся. Достаточно будет одной трещины в надежной Калифорнии – и все решат, что сезон охоты открыт.
По лицу Джека струился пот. По его сшитой на заказ рубашке расплывались влажные пятна. Еще днем кондиционеры отказали.
– Созови на вечер совещание. На девять. Все должны явиться.
Родригес воззрился на него:
– По какому поводу будет совещание?
– Какая, к черту, разница? Что-нибудь придумаем. Нам просто надо всех пересчитать и сделать так, чтобы чужие представители с нашими людьми не говорили. Если наши делегаты будут при деле, мы не отпустим их в лагеря других кандидатов.
Родригес ухмыльнулся.
– А что ты еще придумаешь, приятель? Проверишь постели?
– Что-то вроде. – Родригес перестал ухмыляться. Джек поспешно добавил: – Мы в «Мариотте» расселены рядом. Я хочу, чтобы ты поставил кого-то надежного в коридоре: пусть он проверяет приходы и уходы, составляет список, смотрит удостоверения личности. Мы не можем помешать посторонним навещать наших людей, но можем сделать так, чтобы это было видно.
Родригес явно засомневался.
– Ты же видел, сколько вокруг шлюх. Нам и их фамилии записывать?
– Просто сделай, что сказано! – рявкнул Джек.
Проклятие! Он теряет самообладание, как и все остальные.
– Люди Барнета пытаются нас скомпрометировать, – сообщил он, понижая голос. – Одна из их Христовых девиц прямо сейчас трахает Тахиона.
На лице Родригеса отразился ужас.
– Ладно, – сказал он, – я это сделаю.
Джим Райт с явным облегчением отстучал раннее окончание заседания, заставив телекомпании поспешно перекраивать сетку программ, вставляя в прайм-тайм старые фильмы.
Продолжая мысленно кипеть, Джек протолкался из зала. Все слишком затянулось: сначала два дня процедурных вопросов, теперь два дня голосований – и все в середине невыносимо жаркого лета. Флер ван Ренссэйлер отправилась трахать Тахиона, неизвестно чего добиваясь, а Тах заставил Джека встречаться с репортерами без всякой подготовки.
И вдобавок ко всему Конни Чанг явно не собиралась изменять мужу.
Хорошо хоть, что в «Белло Мондо» его ждет столик, а впереди у него целый вечер. Он уже неделю ни с кем не спал. Сегодня у него нет других занятий, так что самое время исправить этот недосмотр.
На стойке его ожидало очередное сообщение от Бобби, но когда он ей перезвонил, она не ответила. Он принял душ, переоделся и снова перенес все ужасы стеклянной кабинки лифта, чтобы спуститься из своего номера в ресторан. Узнавший его официант без всяких просьб принес ему двойной виски. И тут напротив него уселась Сара Моргенштерн, которая выглядела так, словно кто-то недавно подсоединил ее к автомобильному аккумулятору. Она прижимала к груди сумочку, словно это было ее единственное имущество.
– Можно к вам присоединиться?
Он посмотрел на нее. Она умела носить одежду – даже это помятое белое с голубым платье, которое больше подошло бы для выпускного бала. Вот только ее платиновые волосы были растрепаны, а запавшие глаза бегали.
– Ничего не хочу слышать, Сара, – предупредил ее Джек.
– Не дашь мне сигарету? Я немного не в форме. Прошлым вечером я видела убийство.
– То самое, в пассаже?
Дрожащими руками Сара вытащила «Кэмел».
– Это был туз, – сказала она. – Странный перекошенный подросток. Он порезал Рикки на куски. Прямо на моих глазах.
Джек решил, что не хочет терпеть ее общество ни секунды.
– Сара, – сказал он.
Она посмотрела на него. Он заметил, что глаза у нее слишком густо подкрашены в попытке скрыть следы бессонной ночи.
– Дело в том, – проговорила она, пытаясь улыбнуться, – что я не хочу сегодня оставаться одна.