Сияние. Роман о радостях любви и горечи урат - читать онлайн книгу. Автор: Еран Тунстрем cтр.№ 6

И все-таки я невольно восклицаю: «О Священное Радио!»

О Священное Радио!

Как сын родителя-одиночки, я имел привилегию общаться с множеством известных всей стране голосов, хотя самым знаменитым из всех на Исландском радио был голос отца.

Колодец с ключевой водой. Криница для жаждущих.

Именно такова и была на самом деле комната Па́утины Сигюрдардоухтир в отделе новостей, в дальнем конце коридора А. Отец часто «парковал» меня там, и Паутина, эта громадная сдобная пышка, властительница штатного расписания и кондитерского магазина, ничуть не возражала. Я был мальчик тихий, смирный и любил слушать всех этих слонов, леопардов и львов, собиравшихся тут после работы. Часто они заявлялись издалека, из джунглей и с фронтов, из пустынь и пылающих городов. И вот неторопливо — в глазах еще горел огонь сражений, в ушах звучали крики заговорщиков и голоса уличных прохожих — они входили в комнату, рассаживались возле блюд с печеньем и булочками, которые всегда, будто ненароком, оказывались под рукой.

Все были очень разные: одни — крупные и шумные, другие — маленькие и ярко одетые; одни всегда умудрялись вести прямые репортажи с фронтов, другие черпали информацию в бутылках виски гостиничных баров; заходили сюда и женщины — одна, похожая на учительницу из воскресной школы, на трех языках восхищалась партизанами-подпольщиками, другая, любовница президента, обеспечивала свежайшую информацию из первой спальни страны, где он частенько отдыхал под градом пуль, руководствуясь ницшевским лозунгом: «Если ты потерял вкус к жизни, поставь ее на карту и снова будешь жить с удовольствием».

У Паутины всегда что-нибудь праздновали — чье-нибудь спасение на Ближнем Востоке, отыскание потерянной таксы, столетие Эррола Флинна.

Здесь можно было скоротать часок, сочиняя стихи. Здесь как и во многих других домах, но здесь — лучше всего. Ведь в скверном климате, которым Господь в милости Своей наградил Исландию, Он в качестве компенсации за наши мучения сотворил несколько часов, которые зовутся поэтическими. Они приходят, когда во всех комнатах разливаются синие сумерки.

Ведь так оно и есть: для настоящего поэта вся суета и хлопоты от первого рассветного часа до последнего трепетного вечернего зарева суть лишь приготовление. Каждое слово — будто удочка, и все заброшены в разные стороны. И поэт сосредоточенно следит, где клюет, где есть признаки словесных косяков, однако же загребать сачком остерегается. Ворчливо, с хмурой какой-то настырностью примечает места грядущих уловов отрешенно завтракает, обедает и пьет кофе, ни на что не обращая внимания. Ведь слагать стихи — это искусство; искусство и страсть: из на первый взгляд мелкого, незначительного выуживать великое. Такого человека называют «пастырь поэтических часов», ибо он собирает словесные стада.

— Зачем мне куда-то ездить? — утешал себя отец, когда его приковали к сводкам из рыбного порта. — Стоит только заглянуть к Паутине — и сразу почувствуешь вкус широкого мира. С помощью незатейливых «и», «но», «кстати говоря» попадаешь в необычайное гиперпространство и вмиг переносишься из африканских селений в дзэн-буддистские сады Токио, из степей Патагонии — на лавовые поля Глухомани. Потому что у Паутины они лишь совершают промежуточную посадку. И вспыльчивый Сван с кротким его обликом, и Свейдн, который за неимением новых газет достает с полки Британскую энциклопедию, открывает на первом попавшемся слове и вокруг него — а capella [15] — выстраивает анализ, и слушатели верят, что все это взято из самых свежих телеграфных новостей; здесь рядом и Новичок — наш летучий репортер, герой, покоритель Глухомани, здесь и царица Африки, в плиссированной юбочке, причесанная на прямой пробор, с улыбкой вспоминает, как в Бейруте заглянула с БТРа в разбомбленную гостиницу, а там сидит и играет на рояле какой-то мужчина.

— Ты все же преувеличиваешь, папа.

— Да, сынок, преувеличиваю.

— Почему ты окрестил меня Пьетюром?

— Ну, взял да и окрестил. — Отец оторвался от монтажного стола и посмотрел на меня.

— Я ведь крещеный?

После долгого затишья на религиозном фронте школу захлестнула волна конфирмационного энтузиазма. Многие из ребят постарше ходили на занятия к пастору, и я выяснил, что удостоиться такой милости может только крещеный.

Отец не отвечал, но я не унимался:

— Так крещеный или нет?

— Кто бы знал, — вздохнул он, делая поползновение вернуться к работе.

Однако ж я распалялся все сильнее:

— Как можно этого не знать?

— Если выслушаешь меня, наверно, поймешь. — Отец крутанулся на стуле, сложил руки на коленях. — Я сам не понимаю и даже спрашивал у пастора Торлациуса. Когда трезвый, он твердит, что ты некрещеный. А выпивши утверждает обратное. Ты — самая настоящая богословская проблема. В один прекрасный день нас с тобой пригласили на свадьбу…

— Это было после смерти мамы?

— Почти все было после смерти Лауры. Почти все. Дело в том, что…

Он неопределенным жестом обвел комнату, себя, мир, который, по-моему, выглядел вполне благоустроенно. Достал носовой платок, высморкался. А потом в синих сумерках нашей комнаты начал слагать историю.

С годами как-то само собой получается, что водишь знакомство и с епископами, и с выпивохами. И вот однажды в проливной дождь эти два человеческих типа соединились в лице Гирдира Стефаунссона. Епископ Гирдир — ты уж будь добр, запомни это имя — сочетал браком (пообещав не вовлекать в это дело Бога) двух убежденных атеистов, Рагнхильд и Паудля Каурасон. Епископ Гирдир — человек добрый, великодушный, щедрый, все его любили, а потому Свана Якобсдоухтир, которая оказалась за столом его соседкой, была необычайно польщена. Меня усадили по другую руку от нее, а ты в коляске стоял наискосок у нее за спиной. Свадьбу играли в палатке, и от дождя земля внутри превратилась в грязное месиво, что заставило невесту и кой-кого из наиболее эмансипированных ее подружек разуться, снять платья и сидеть за столом в очаровательном неглиже. Иные гости тотчас сделали отсюда вывод, что присутствуют если и не на историческом, то безусловно примечательном бракосочетании.

Свана, человек надежный, всегда готовый услужить ближнему, взяла на себя обязанности виночерпия при епископе Гирдире, а потому вновь и вновь говорила с лукавой улыбкой:

— Позвольте наполнить ваш бокал, епископ!

Епископ Гирдир с большим удовольствием смотрит, как она тянется за бутылкой, поэтому он кивает, благодарит и пьет, чтобы снова увидеть движение гибких рук.

— Сказать по правде, я впервые сижу рядом с епископом, — признается Свана, раскрасневшаяся от спиртного.

— Да и я тоже впервые… я хочу сказать, впервые сижу рядом с…