Ящик Пандоры - читать онлайн книгу. Автор: Марина Юденич cтр.№ 2

Так продолжалось шесть недель. Долгих, бесконечных недель сплошного кошмара, который действительно, как и померещилось Ванде в первые минуты после памятного пробуждения, вырвался из мира сновидений и прочно обосновался в реальной жизни, сделав ее поистине невыносимой. Лето шло на убыль, и прекрасная венская осень золотыми крапинами увядающих листьев уже мелькала в тенистых кронах деревьев. Отступила изнуряющая жара, но Ванда по-прежнему жестоко страдала от постоянной мучительной жажды, лишь слегка и на очень короткое время заглушая ее плодами свежих фруктов, сочной мякотью дынь и арбузов. Однако все просьбы, а потом и требования мужа обратиться за консультацией к кому-либо из известных психиатров она отвергала со всей решительностью, на какую только хватало убывающих с каждым днем сил. В душе ее теперь постоянно жил ужас перед поразившим ее недугом, который она таковым как раз не считала. Ванда полагала, что она одержима дьявольским наваждением, которое просочилось из темного потустороннего мира в ее земную жизнь сквозь незримые двери, которые услужливо распахнул пред ним ночной кошмар. Слишком осязаемо все было в том сне, слишком ощутимо опалило ее грозное дыхание смерти. За что послано ей такое испытание и отчего Господь позволил дьяволу овладеть ею, Ванда не понимала, но, будучи воспитана в строгих католических канонах, роптать не смела. Отдав себя на милость Божью, она терпеливо ждала того конца, который ей наверняка уже определен. Но кроме этого страха, жил в ее душе и другой, возможно, не такой острый, но занимающий с каждым днем все большее пространство ее сознания. Ванда начала бояться, что люди, и особенно отрицающие существование Господа ученые материалисты — доктора, которые к тому же самонадеянно берутся врачевать не только плоть человеческую, но и принадлежащую одному лишь Богу душу, — наверняка объявят ее сумасшедшей, поместят в мрачную, изолированную от мира клинику-темницу и навсегда разлучат с мужем. Благом тогда окажется для нее скорая смерть, пусть даже и в когтях самого дьявола. Но что, если Господь определил ей совсем иной конец, а наваждение послано всего лишь как испытание силы духа и веры? Тогда впереди ожидал ее еще более страшный финал. Когда туман наваждения рассеется и многомудрые доктора сочтут, что это им удалось победить странную болезнь, Фридрих вряд ли захочет сохранить их брачный союз, потому что он страстно ожидает наследников и не пожелает рисковать. Возможно ли, чтобы потомок древнего рода фон Рудлофф был произведен на свет женщиной, чья психика оказалась так уязвима и болезненна? Кто даст ясновельможному пану барону гарантии, что болезнь жены не передается по наследству? Да, он женился на юной красавице польке по страстной любви, презрев ее бедность, ту убогую, унизительную нищету, в которой она прозябала. Но разве решился бы он на такое, не принадлежи она к одной из ветвей славного венценосного рода Радзивиллов, утратившей вместе с промотанными родовыми капиталами прежний лоск, но сохранившей бессмертную славу предков вместе с их громким именем? Нет! И тысячу раз нет! А значит, впереди Ванду ожидало возвращение в прошлое, что было для нес много хуже самой мучительной смерти и даже вечных страданий в огненной геенне ада.

Нет, она не желала отдавать себя в руки врачей. Между тем состояние ее ухудшалось. Кожа стала сухой и тонкой, как у старухи, роскошная копна золотистых волос потускнела и будто даже уменьшилась в объеме, не заживали на иссохших губах глубокие трещины, кровавая корка отпадала с них раньше, чем раны успевали зарубцеваться, и трещины постоянно сочились отвратительной бледной сукровицей. Казалось, что Ванду сжигает изнутри какое-то дьявольское пламя, в пекле которого молодое цветущее тело постепенно усыхало, скрючивалось, на глазах превращаясь в мерзкую желтую мумию.

В конце концов настал день, когда она не нашла в себе сил поутру разомкнуть воспаленные веки и встретила наступающий день в полуобморочном состоянии, плавно перетекающем в полное беспамятство.

Фридрих фон Рудлофф отчетливо осознал, что еще один час, а быть может, и несколько минут, проведенных им в бездействии, уже вечером этого дня обернутся неотвратимым исходом — смертью Ванды. Все последние дни душа его, разрываясь в мучительном выборе, трепетала и металась, как пламя свечи на ветру. С одной стороны, ее цепко держали в своей паутине страстные мольбы Ванды, с другой — его собственный рассудок требовал немедленных действий вопреки всем стенаниям и горьким слезам жены, во имя ее же спасения. Сегодня рассудок наконец одержал победу: Фридрих спешно отправил нарочного за известным венским психиатром.

Ничего более нелепого, чем эта стеклянная двадцативосьмиэтажная башня-небоскреб, помещенная в центре тихого зеленого района столицы, чудным образом избегавшего доселе рискованных архитектурных экспериментов, придумать было невозможно. В то же время во всей скромной, чуждой снобизму и чванству округе отродясь не строили ничего столь роскошного. Башня была круглой, выполненной из сине-зеленого непрозрачного стекла, обладающего к тому же зеркальным эффектом. Основание ее оплетали два полукружия подъездных виадуков; опорами им служили массивные колонны из драгоценного зеленого мрамора. В центре круга, вырываясь из гигантской, того же зеленого мрамора, чаши, бил фонтан. Вершина сияла именами нескольких известных банков, объединившихся под одной крышей.

Весь окружающий башню мир теперь, казалось, был прикован к ней, отражаясь в ее мерцающей зеркальной поверхности.

Из всех обитателей старого микрорайона башня более всего поражала местную живность. Собаки, оказавшись у ее подножия, начинали истерически лаять, выдерживая при этом дистанцию, которая, очевидно, казалась им безопасной. Кошки попросту обходили сияющий исполин большим кругом, словно выполняя магический обряд оберега от власти темных сил. Но дороже всего платили за свое знакомство с ней птицы. Их манили к себе мерцающие блики. В них видели наивные птахи продолжение бескрайних небес и бесстрашно продолжали свой полет, стремительно врезаясь в коварное препятствие. Мгновенная смерть настигала их уже в падении, и дворники почти каждый день находили на ухоженных газонах окровавленные пернатые тушки.

Жители окрестных домов, кирпичных, старых, добротно сработанных еще в стачинские времена, утопающих в зелени любовно высаженных жильцами кустарников и деревьев, тоже не любили это чуждое, инородное тело. Ощущения их были, очевидно, сродни тем, что испытали жители французской столицы, впервые узрев обугленный остов какого-то гигантского монстра, вонзившийся в безоблачное небо Парижа, — железную конструкцию Эйфелевой башни. Кроме того, башня была классово чужда менталитету жителей окрестных домов, в большинстве своем научных работников средней руки и тех, кого в далекие уже имперские времена называли инженерно-технической интеллигенцией. Она была обителью новых, непонятных и неприятных им людей, захвативших теперь власть в стране и не считающих необходимым скрывать свое вызывающее благополучие, как делали это прежние хозяева жизни. Их охраняли словно сошедшие с экранов западных фильмов крепкие молодые люди в строгих темных костюмах и с неизменными рациями в руках; сутками напролет они неспешно прогуливались вокруг башни. Лимузины их руководителей в сопровождении одной, а то и нескольких машин охраны проносились по ленте виадука, пронизывая окрестности громким завыванием сирен и мерцанием сине-красных проблесковых огней, Сотрудники рангом пониже подкатывали на автомобилях поскромнее, аккуратно расставляя свои машины на стоянках, образующих вокруг башни еще одно кольцо по всему внешнему периметру. С началом рабочего дня стоянки были, как правило, заполнены до отказа, своим разнообразием и великолепием напоминая выставочные ряды престижного автосалона. Разумеется, вся эта автомобильная роскошь у обладателей скромных «Жигулей» и подержанных «Волг» не вызывала никаких иных чувств, кроме глухого раздражения и неприязни. К тому же жители окрестных домов, торопясь на службу, теперь вынуждены были делать большой круг, объезжая на своих стареньких авто территорию, захваченную пришельцами.