— Вы знаете, тут уже жили наши после югославов. Одна семейка из Грузии до сих пор жива, все никак не уедут. Представляете, ищут себе квартиру с отдельным входом и обязательно с мраморной лестницей. У них там, в Грузии, был дом с мраморной лестницей. Мы, говорят, хотим такую же, чтоб чувствовать себя, как дома. Какого черта! И еще мраморное надгробие у входа! А эта грузинка постоянно куда-то летает. Выходит из комнаты и объявляет:
— Ну, я полетела!
А старик ее, грузин, за стенкой кричит:
— Куда?
— …Вы не в курсе? Как тут с работой?
— В курсе! А кто вы, собственно?..
— Я… художественный руководитель ансамбля песни и пляски «Русские частушки».
— Как мило! Зачем же вы, милочка, сюда приехали? Ехали бы в Израиль, на родину. Ах, вы тоже русская? Простите. Что ж вы покинули родину этих славных частушек?
— …Когда же нас отпустят по квартирам?
— Только после курсов немецкого: как выучитесь, так и уйдете.
— А если не выучимся?
— Что же вы, глупее турок? У них даже дети хорошо говорят по-немецки.
— Немцы тоже хорошо говорят по-немецки, хотя и с ошибками.
— А вы-то кто?
— Учитель немецкого языка, хотя и еврей.
— Тогда у вас никаких шансов! Свои ошибки они исправят сами.
— Кстати, «скорую» попусту не вызывайте, только по решению социаламта и фрау Бузе. А то им нужно по-немецки объяснить, чем ты болен.
— И в больнице больше двух дней не держат, все стоит гельд. Успеют вылечить — твое счастье. Зато хоронят за счет социаламта, тут без проблем.
— А я все откладывала на «черный день». Откладывала, откладывала…
Пошли, Рыжий! Принял дозу и отвали. Никому ты здесь не нужен, никто тебя кормить не собирается, еврейскую сироту. Съел свой честно украденный кусок — и на нары. Alles!
Глава шестая
На следующий день после приезда я захотел посмотреть Безель. Но что ж, мне его пешком осматривать? Шиш что разглядишь. Только на колесах. В машинах я еще тогда не успел разобраться, а тут спозаранку приперся в хайм один русский немец из Казахстана: кто купит мопед? Ну прямо нас ждал со своим мопедом.
Все, конечно, страшно разволновались. Не дай бог, узнают в социаламте, лишат хильфы. Подписались же, что никаких капиталов не имеем. А я ведь до пятого класса был сиротой. Какой немец посмеет обидеть сироту? Тем более с маленьким капиталом. Я так думаю. Как хочу, так и думаю!
Ну что я еще тогда подумал? Мопед не мотоцикл: он хоть и на двух колесах, но скорость всего двадцать пять километров в час. С ним рядом беги — не скоро отстанешь. И права на него не нужны, их у меня еще на Украине вытрясли. Не, это я потом их во Франции потерял, те же самые. Какие же еще? У водителя одни права. Но зачем права пешеходу на колесах? Сел я на мопед, покрутил руль — беру. Русский немец говорит:
— Двести.
— Чего — теньге? А сезонная скидка?
Он говорит:
— Хорошо, сто восемьдесят.
Я говорю:
— Что хорошо? Я плачу наличкой, баром, и сразу все. Скинь еще за наличку.
Он захихикал:
— Ну, ты догнал! Ладно, сто шестьдесят восемь.
— Ты что, по-немецки не понимаешь? Зачем такое кривое число? О’кей! Плачу шестьдесят восемь марок. Давай мопед.
— Не дам! Почему вдруг всего шестьдесят восемь?
— Столько я должен весить при росте сто шестьдесят восемь сантиметров. Ясно? Я плачу за вес. У вас казахи как баранов продавали: на вес или на рост?
— При чем тут твой вес? Я же мопед продаю.
— Мопед весит еще меньше. Хочешь, взвесим?
— А ты весишь шестьдесят восемь?
— Нет, всего пятьдесят шесть, но я не мелочный, как ты.
Поворачиваюсь и хочу уйти. Долго ухожу, немец русский, конечно, в панике: он же хоть и немец по паспорту, русский по духу. А какой русский откажется от живой копейки?
— Эй, постой! Ты куда? Я согласен, но дай хоть семьдесят пять, а то ты уж больно маленький и худой. Как баран!
— О’кей! Но это в последний раз, у меня лишних денег нет.
А немца Генкой звали. Какое это имеет значение? Да никакого. Но он мне и шлем отдал. Зачем ему шлем без мопеда? Кто его у него купит? А куртку, толстую, адидасовскую, я потом купил.
Эхма! Снял я карбюратор, расточил его напильником для иглы побольше, растянул цепь на колесе — все дела. Теперь мопед стал жрать, как мотоцикл, но сорок пять выжимал без проблем. Я мог бы сделать и шестьдесят, запросто. Слушайте, как. Если на колесе поставить звездочку с меньшим количеством зубцов, ну, не шестьдесят, а пятьдесят восемь, тянуть будет хуже, но скорость — обалденная! Так далеко я не зашел, не успел, блин, зайти.
Еду по Безелю, по самой центральной улице. Их там всего штук семь — деревня же, хотя и большая. Еду мимо шпаркассы, «Лидла», автохауса. Во, блин: в деревне свой автохаус! Все немцы мне улыбаются и машут руками с той и с другой стороны, причем одновременно, только успеваю голову поворачивать. Откуда они меня знают? Наконец понял: они друг другу машут и улыбаются, с одной стороны ихней штрассы на другую, а я просто между ними оказался.
Пока я головой вертел и соображал, заметил за собой полицейский «опель». Зеленый, блин, такой «опель», с ментами. Обгоняют. Ну что ж, я всего двадцать пять еду, как в паспорте записано. Обгоняют, включают аварийку, просят остановиться, очень просят. А мне что ехать, что стоять — один хрен, я ж на работу не спешу, верно?
Плавно останавливаюсь и пытаюсь понять, чего же им от меня надо. Может, улицу какую ищут, с ментами это бывает. Я уж и фразу немецкую вспомнил на все случаи жизни. Сначала вы вежливо говорите «Wie bitte?». Мол, что-что? Повторите, пожалуйста. А потом заявляете: «Ich bin nicht von hier». Дескать, я живу не здесь, отвяньте. Очень просто. Какие еще вопросы? У меня — никаких.
Но полицаи зачем-то сразу потребовали паспорт на мопед. Я дал, я не жадный. А полицай вдруг начал считать зубцы на звездочке, даже платочком ее протер и крестики карандашом ставил. Дурдом! Считал, считал… Крестики стер и сообщает:
— Вы знаете, с какой скоростью ехали?
— Понятия, — говорю, — не имею. Keine Ahnung! Я не спидометр.
— Сорок три километра в час, херр!
— Не может быть. По паспорту этот дрендулет больше двадцати пяти хрен даст — развалится, хоть педали крути.
— И тем не менее, херр, сорок три!
— Может, — соображаю, — дорога здесь крутая? Я же сверху вниз ехал, видно, разогнался.
Мент на дорогу посмотрел. Губы поджал:
— Нет, здесь нет горы.