Шпионы - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Фрейн cтр.№ 46

Еще не знаю, как мне это удастся, но не отдам ни при каких обстоятельствах.

Даже если он назовет меня «голубчик».

Над верстаком горит лампа. Отец Кита склонился над небольшим куском металла, зажатым в огромные тиски. Насвистывая нескончаемую мелодию, он нагибается еще ниже – видимо, что-то измеряет микрометром. Воздух настоян на запахах опилок и машинного масла, цемента и автомобиля, и – страха.

Свист внезапно обрывается.

– Дельный совет, старина, – говорит отец Кита. – Дурацкие игры. Не играй в них.

Тишина. Он снимает микрометр и закрепляет его на другой части металлического предмета. Я наблюдаю за ним, как зачарованный, не представляя, что тут говорить и что делать.

– Глупые игры, «понарошки» всякие, – вглядываясь в микрометр, продолжает он. – Вот предложит тебе кто-нибудь сыграть в «понарошку», а ты скажи: «Нет уж, большое спасибо, не такой я дурак». Ребенок, взрослый – не важно. Отвечай: «Нет, спасибо. Этот номер не пройдет».

Внезапно он вперяет в меня внимательный взгляд, тонкие губы рястягиваются в улыбке:

– Да?

Я безмолвно киваю. Он продолжает изучать мою физиономию.

– Понимаешь, дружище, с такими «понарошками» люди по собственной глупости оказываются в идиотском положении. Влипают в жуткие неприятности. С Китом я уже потолковал. Не хочу, чтобы его подбивали на новые глупости.

Он снова улыбается своей жуткой улыбкой, но на этот раз я улавливаю в ней очень слабый оттенок печали, который подметил раньше в улыбке матери Кита. Тут до меня доходит, что отцу Кита разговор наш тоже трудно дается, и на миг мне открывается куда более всеобъемлющая и удивительная истина: взрослые, оказывается, принадлежат к тому же самому виду, что и я. И даже отец Кита принадлежит к родственной мне ветви животного мира.

– Словом, игра окончена. Да?

Я опять киваю. Ничего другого ведь не остается.

– Тогда – корзину.

Корзину. Вот и до нее дошло.

Я смотрю в пол. Молчание. Оказывается, бетонная поверхность куда менее однородна, чем принято думать. В нее вмурованы разного размера камешки. Некоторые каким-то образом высвободились и исчезли, оставив лишь углубления той же формы.

– Корзину. На верстак, дружище.

Я по-прежнему смотрю в пол. В некоторых углублениях, замечаю, нашли приют камешки помельче – ни дать ни взять раки-отшельники в пустых раковинах улиток.

– Я дважды повторять не буду, голубчик.

Все равно – тишина, я не шевелюсь. Сквозь пелену страха пробивается еще одна поразительная мысль: он ничего не предпринимает, потому что ничего предпринять не может. Не может меня высечь, потому что мне несказанно повезло: милостью Божией он мне не отец. Не может выхватить у меня из рук корзину, потому что считает ниже своего достоинства добиваться чего-то не запугиванием, а силой. Ему остается только ждать, что я покорюсь.

А я не покорюсь.

Ничего подобного по смелости и отчаянности я еще в жизни не совершал. От ужаса и ликования у меня руки-ноги затряслись.

А молчание все длится. Я отрываю взгляд от пола и смотрю ему в лицо. Он поднимает глаза от работы и смотрит на меня. Мгновение мы пристально глядим друг на друга.

От улыбки нет и следа. Правда, он вроде бы и не сердится. Скорее, совершенно сбит с толку. Не знает, как ему действовать.

И вид у него – несчастнее некуда.

Мы оба быстро отводим глаза.

– Пожалуйста! – непривычно тихим голосом молит он.

И я сдаюсь. Против этого страшного, отчаянно бесстыдного слова мне не устоять. Я ставлю корзину возле тисков.

И понимаю, что совершил самый малодушный, самый трусливый в жизни поступок. В течение одной-единственной минуты я скатился с героических высот на самое дно. И вдруг слышу за спиной неторопливые спокойные шаги и голос матери Кита:

– Тед, милый, Кит до сих пор не сделал задания по математике, а ведь он, бедняжка, сидит уже полтора часа…

Шаги замирают.

– Здравствуй, Стивен, – удивленно говорит она.

Я не могу посмотреть ей в лицо. Наступает молчание, по моим ощущениям – бесконечное; я и не глядя знаю, что она сейчас делает. Не сводит глаз со стоящей на верстаке корзины. Проходит еще вечность; теперь, я чувствую, она посматривает на меня, на отца Кита, опять на корзину…

И на кое-как наброшенное мятое полотенце, которое уже не закрывает содержимого корзины. На яйцо, которое Барбара впопыхах разбила. На вскрытый конверт.

– А, вот спасибо, – невозмутимо произносит она, и становится ясно, что прошел всего миг, не более. – Не те ли это продукты, которые вы с Китом брали на свою военную базу?

Она подходит к верстаку и уже готовится протянуть руку. Отец Кита молча отодвигает корзину подальше и с прежней усмешкой склоняется к тискам.

Снова проходит вечность; мать Кита опять поворачивается ко мне и спокойно говорит:

– Ступай-ка, найди Кита, подбодри его немножко. – И, обернувшись к отцу Кита, добавляет: – Помоему, на сегодня математики уже хватит, верно?

Что происходит дальше, я уже не слышу, потому что опрометью выскакиваю во двор. Там, напротив гаражной двери, сидит на кухонной приступочке Кит и ждет, держа в руке тетрадку. Он смотрит на меня без всякого удивления – то ли измученный битвой с математикой, то ли запуганный домашними баталиями. Я даже не пытаюсь его подбодрить, как советовала его мать. Не могу выдавить из себя ни слова, потому что сгораю со стыда.

Я бегу обратно на улицу. Меня там поджидает Барбара Беррилл, испуганная и подавленная.

– А корзина?.. – шепчет она, глядя на мои пустые руки. – Он ее все-таки отнял. Что он сделал? Бил тебя палкой?..

Но слова ее до меня почти не долетают, потому что я уже далеко.

Я бегу домой к маме. Жизнь кончена.

– Я ничего не смогу сделать, если ты не расскажешь мне, что стряслось, – в десятый раз говорит мама.

– Ничего, – тоже в десятый раз с отчаянием повторяю я.

– Но ты ведь плакал, я же вижу. Только посмотри, на кого ты похож!

– Не плакал я!

– В школе что-нибудь? Может, из-за экзаменов волнуешься? Другие мальчики тебя опять дразнят? Обзывают?

– Нет.

– С Китом поссорился?

– Нет!

Даже мой отец замечает, что в доме что-то неладно. После обеда он усаживает меня в кресло, сам садится напротив и с грустным сочувствием говорит:

– Если б я только мог, я взял бы у тебя все твои напасти в обмен на мои собственные. Знаю, знаю, таких бед, что свалились на твою голову, свет еще не видывал. Мои-то покажутся тебе совсем не страшными. Известно: чужую беду рукой разведу.