На ладони ангела - читать онлайн книгу. Автор: Доминик Фернандез cтр.№ 111

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - На ладони ангела | Автор книги - Доминик Фернандез

Cтраница 111
читать онлайн книги бесплатно

— Мария! — запротестовал я, — вы говорите не серьезно!

Мы снова расхохотались.

— Ну тогда, — продолжил я, сраженный внезапной догадкой, — надо думать, что все оперы были написаны для…

— Тсс! — сказала она, приложив руку к моим губам. — Вы обещали мне больше никогда не употреблять это слово. Впрочем, не будем об этом. Поклянитесь, что пойдете сегодня со мной. Иначе я подумаю, что вы считаете меня дурой, что я рассказала вам все то, что я рассказала.

Я надеялся еще на либретто, которое как правило всегда бывает глупым и вычурным.

— Ну, хорошо, — сказал я примирительным тоном. — Что сегодня дают?

— «Травиату». Это дебют Монсеррат Кабалье. Мне любопытно, — заметила она без всякой зависти, — послушать, как она выводит свои знаменитые пианиссимо, на которые я всегда была неспособна. Как ей повезло, что она начинает с самой прекрасной оперной роли!

Попавшись в ловушку, я неуверенно пробормотал:

— Я бы предпочел какую-нибудь… менее буржуазную драму.

— Пьер Паоло! Вы мне только что объяснили, почему я реализовалась в «Травиате» глубже, чем в «Трубадуре» или в «Риголетто». Позвольте мне в свою очередь вам сказать, почему эта опера трогает больше других… тех, о ком вы только что говорили. Я часто задумывалась вместе с Лукино по поводу необыкновенного успеха этой истории, по сути очень традиционной и буржуазной. Молодой человек влюбляется в куртизанку, а его отец разрушает их отношения, так как она вызывает скандал в его кругу и может помешать браку его сестры. Попробуем сделать перестановку. Поставьте на место куртизанки другого молодого человека. И вы сразу увидите, как против двух существ, действующих за рамками нормы, поднимется чудовищная репрессивная машина общества: отцы, которые уже не ходят в черных рединготах и не угрожают лишить наследства, но применяют еще более страшный шантаж с психиатрической больницей, выставлением из дома, заколачиванием дверей и призраком сестер, обреченных на безбрачие… В любом случае я уверена, что во время нашей блистательной сцены с Жермоном мои поклонники переживали драму, с которой они столкнулись в собственной семье после аналогичного признания.

Она добавила, как бы показывая, что не хочет показаться умнее, чем она есть:

— О, не подумайте! Если то, что я наговорила тут, не покажется вам полной ахинеей, то тогда все комплименты в адрес Лукино.

Признаюсь, желание посмотреть на героиню, впервые проникшую в мои мечты с фильмом Греты Гарбо, под этим новым углом, сломило мое сопротивление, и это при том, что я всегда упрекал обширную оперную литературу за то, что она была не способна предложить мне ничего, что могло бы сравниться с тем, что я находил у Пруста или Томаса Манна, Верлена или Лорки, не говоря уже о Микеланджело или Платоне. Может статься, в полумраке болонского кинотеатра потрясенный смертью Маргариты Готье лицеист узнал в истории этой женщины свою собственную судьбу? Три дня сряду приходил он домой, опьяненный этим горьким ароматом, в котором благовония сладострастия мешались с чарами смерти. И поэтому я так спешил теперь увидеть, возымеет ли музыка на меня такое же колдовское воздействие, испытаю ли я вновь потрясение от первой встречи с проклятой любовью.

Но когда мы выехали вечером на виа Барберини, Мария — в белом норковом манто, и я — в своем смокинге Венецианского фестиваля, на повороте на виа Торино наше такси остановила полицейская машина, вставшая поперек улицы. Как выяснилось, студенты забрасывали помидорами и тухлыми яйцами элегантную толпу, которая высаживалась из своих машин перед портиком театра.

— Отвезите меня в отель, — сказала с улыбкой Мария.

По своей деликатности она не желала, зная мои политические взгляды, компрометировать меня обществом богачей и снобов, которые платили по двадцать тысяч лир за вход, чтобы их заметили на светском гала-представлении. Я повиновался, хотя так и не признался ей, что находил отвратительным эти новые доказательства конформизма и нетерпимости, которые демонстрировала римская молодежь.

47

Если бы я должен был оставить только один свой фильм, то это был бы именно этот. Ни тени сомнения. Недавняя измена Онассиса, неудовлетворенное желание материнства, сделавшее потрясающей сцену с детьми, которым Мария, забыв про клятву никогда больше не эксплуатировать остатки своего голоса, спела у их смертного одра древнюю пелопоннесскую колыбельную, а также, я думаю, воспоминание о нашем разговоре в «Эксельсиоре» вдохновили ее на великолепную игру. Мария поняла, что она как раз должна не «играть», а просто противопоставить банде нагих и танцующих аргонавтов культовую неподвижность. «Ты требуешь от меня, чтобы я была Женщиной с большой буквы, я права, Пьер Паоло?» Стоя в тяжелых одеждах и украшениях посреди каппадосской пустыни, она вопрошала меня своим медным голосом, в котором близость ее родины пробуждала греческий акцент.

Решив не только наказать Данило, но и показать ему, что я не стану непременно оставлять его среди своих многочисленных актеров, я взял его с собой, не дав ему никакой роли. Мария, чтобы утешить его, пичкала его рахат-лукумом у подножия изрезанных скал Горемии, где мы снимали сцены Колхиды.

— Странно, — заметила мне Мария как-то вечером, наблюдая уголком глаза, как Данило играется в песке с гекконом с заостренной головой и перепончатыми лапами, — странно, как ты неизменно окружаешь себя видными женщинами, тогда как среди мужчин ты выбираешь совершенно темных подростков. Вспомни, какие актрисы у тебя играли: Анна Маньяни, Лаура Бетти, Сильвана Мангано, ла Каллас. (Она подчеркнула этот артикль тем царским движением подбородка, который напоминал нам, что даже если бы она по-прежнему жила в пыльной турецкой деревне, она все равно оставалась бы Дивой.) И кто вспомнит, как зовут этого худого темноволосого мальчика, которого ты сделал Христом в своем Евангелии?

Видные женщины, необразованные подростки: нет ничего более странного, но и нет ничего более правдивого. В свои сорок семь лет с длинным списком фильмов и книг за плечами я оказался между наряженной как рака и окруженной ореолом славы Марией, которую приветствовали аплодисментами в любом аэропорту и встречали овацией, где бы она ни появилась, и Данило в джинсах «Levi’s», который распластался рядом с ящерицей, точно в такой же ситуации, как двадцать лет тому назад, когда в компании юного Свена, от которого пахло соломой, маками и кукурузой, я готов был впасть в экстаз на скамейке того кинотеатра под открытым небом в Кодроипо от изысканного грима и подведенных глаз Риты Хейворт, купавшейся в похвалах миллионов своих зрителей.

Я помрачнел при этом воспоминании о Фриули. Ведь вероятнее всего, подумал я, погружаясь в отчаяние, что Данило ускользнет от меня так же, как когда-то исчез Свен. Что останется от меня на земле? Череда горестей, досад и неудач. За вычетом нескольких произведений, которые составят память обо мне. С этой мыслью я поднял голову, вытер слезы, которые начали туманить мне взгляд, и спросил у Марии, готова ли она к эпизоду со смертью Апсиртоса.

Ни скандала на этот раз, ни ножниц прокуратуры. Фильм, представленный незадолго до новогодних праздников, получил холодный прием у критиков, разочарованных отсутствием каких бы то ни было скабрезных деталей, какой бы то ни было политической провокации, какого бы то ни было проклятия в адрес Церкви, словом, чего-то, что позволило бы им громко похвалить меня за смелость в предвкушении нового сенсационного процесса, который затеяла бы цензура. Когда узнали, что презентационный вечер будет проходить в парижской Гранд-Опера под патронажем госпожи Помпиду, супруги президента Французской республики, которая подавила майские выступления в Латинском квартале, последовали вежливые комплименты, а затем смущенное молчание.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию