И еще в Дельте нефть залегала неглубоко. Иногда выбулькивала наружу сама по себе.
— Не нужно копать глубоко, — объяснил Ннамди инструктор-ойибо. — Сунь соломинку — нефть и потечет. У нас это называется «экологично». У нас в Америке очень строгие экологические законы, и в Европе тоже. — Он засмеялся. — Там бы нам такого не позволили. «Бонни лайт» очень востребован. Чистый сырец, оттого у нас все за ним и гоняются.
Ннамди рос, его повысили до полевой партии — под серьезной охраной носиться на моторках по притокам и мелким ручейкам, проверять трубопроводы до самых скважин и насосных станций, лазать по лестницам, искать поломки. Не самая сложная работа — проверять давление и течение, ставить галки в квадратиках списков. Повсюду были розовые лица. Ннамди они как будто гордились:
— Из какой-то глухомани, с дальнего ручья, а гляньте как вкалывает!
Ночами, лежа на койке в общей спальне, Ннамди грезил, а когда просыпался, на языке был вкус перечных похлебок, лунных сказок.
Он копил деньги. Скопил целую кучу. Хватало залить нормальным цементом пол в родительском доме, даже купить новый генератор, чтоб отцу не латать больше старый, или огромный пузатый холодильник, чтоб мать запасалась фантой и крошеным льдом, продавала бы всей деревне. Купила бы новый разноцветный платок и огромный котел для перечной похлебки, и козу на убой, и новый радиоприемник, который не рукояткой заводится, а работает от автомобильного аккумулятора, и еще хватило бы на воскресный костюм отцу, раз уж мать порой таскает его в церковь, и на футбольный мяч для школы. Ннамди мечтал и засыпал с улыбкой.
Но потом загорелась река, и все переменилось.
55
Как и все деревенские рыболовы, отец Ннамди теперь рыбачил в заболоченных ручьях, где в загаженной воде прятались хищники и паразиты. Однажды за что-то зацепился, дернул и поскользнулся. Выскочил из воды, отплевываясь, залез в лодку, отер илистую воду с глаз.
Этого хватило.
Тонкий червь поселился у него в крови, добрался до зрительного нерва. Отец ослеп, лишился рассудка, заблудился и затем утонул.
Нефтяники дали Ннамди отпуск, и он помчался домой, пересаживаясь с лодки на лодку, потом с мелкой лодки на утлую лодчонку. Бегом прибежал с пристани и застал мать перед домом — та молилась ангелам и орумо.
Отец сидел один в темноте.
— Ннамди? — чужим голосом прошептал он. — Ты?
— Я, папа.
Отец пошарил вокруг, нащупал острогу, тускло блеснул металл. Отец протянул острогу сыну.
— Скорее. Пока орумо не прознали. Скажешь матери, что я свихнулся и на тебя набросился, скажешь, что выбора не было. Быстрее, Ннамди. Последняя услуга отцу. Эта сказка сложилась плохо — помоги мне ее закончить.
Но Ннамди не мог — ну честное слово, не мог.
— Я куплю лекарства, папа. Я узнаю, как тебя вылечить, и вернусь.
Но не было никаких лекарств, это не лечится, и Ннамди не вернется вовремя. Не успеет никого спасти.
56
На Бонни-айленде танкеры, у которых брюхо размером с лагуну, строились в очередь за сырцом, а отца Ннамди хоронили на церковном дворе. Любимая жена отца рухнула на землю, рыдала, пока не закололо в груди. Ннамди тоже плакал, то и дело выкрикивал:
— Эгберийо!
Тех, кто умирал бездетным, заворачивали в простую циновку и хоронили без прощальных трапез, отсылали в загробную жизнь голодными и одинокими. Нет трагедии горше, чем отправиться в могилу бездетным: без потомков не станешь предком. Никто тебя не вспомнит — теме затеряна меж утроб, ошалело бродит по Деревне Мертвых.
— Я подарила твоему отцу только одно дитя, — сказала мать Ннамди на иджо. — Благодарение Иисусу, этого достаточно. Ему не придется плутать во тьме голодным. — Про Иисуса она, конечно, не сказала — ну какой на иджо Иисус?
Ннамди купил ей холодильник, привез на лодке из Портако, и козу тоже, а в воскресном костюме для отца надобность отпала.
Ннамди пошел в отцовское святилище на опушке. Подмел, сбрызнул пальмовым вином. Назавтра отбыл на Бонни-айленд, но так и не добрался, потому что горела река.
Сырец уже неделю протекал в ручьи за лагуной, на воде застыла нефтяная дымка, легкая и сладкая. Сломанный клапан, замыкание в цепи — река горела много дней, горела, даже когда бригадам удалось перенаправить поток. Пламя подсвечивало изнанку небес, стена дыма растекалась чернилами, занавешивая солнце. Река все горела и горела, а когда догорела, остались только почернелые пни и обугленные мангры. И трупы.
Когда река догорела, наступило затишье — то ли плакали, то ли планы строили. А затем — несколько стремительных атак. По всей Дельте захватывали нефтяные платформы и замерные станции, ловили иностранных рабочих. Один трубопровод треснул под ударом реактивной установки; спасатели напоролись на засаду — за них у нефтяников потребовали выкуп. Когда разнесли другой трубопровод, нефтяники бросили его истекать нефтью.
В Порт-Харкорте вооруженные бандиты, закрыв лица платками, ворвались в бордель, взяли в плен нефтяных рабочих-экспатов. Выпихнули их на улицу и столкнулись с полицейским батальоном; последовала перестрелка, полицейские и террористы вслепую палили в перенаселенных улочках Геенны, местных портовых трущоб.
Нефтяные компании отступили на территории охраняемых комплексов, закрыли отдаленные аванпосты, заткнули несколько трубопроводов и посадили иностранных рабочих под «домашний арест» в жилых корпусах за высокими оградами закрытых районов Порт-Харткорта. Рабочих спасали по воздуху, нефтедобыча в Дельте захлебнулась, как закупоренная аорта, производство упало. Мировые цены на нефть взлетели. На другой стороне земного шара, заурчав, очнулись работы на битуминозном песчанике, машины снова вгрызлись в богатый нефтью грунт. Лора видела из окна, как все быстрее вертятся краны.
А парни из деревни Ннамди, которых наняли нефтяники? Их отослали по домам. Некоторым терактам явно содействовали изнутри — слишком точны были удары, вряд ли совпадение, — и всех местных распустили по соображениям «безопасности» (их собственной, а равно и производственной). Ннамди и еще человек десять бесцеремонно высадили на причале в Портако. Они скинулись, наняли лодку и отправились в дальний путь к ручьям своей юности.
За год, проведенный среди шелловцев, речь у Ннамди смягчилась, негибкие «ихние» превратились в «их» на выдохе, а иджо всплывал лишь в минуты печали или напряжения. Ночами, скучая по накрахмаленным постелям и длинным коридорам рабочих корпусов, Ннамди открывал материн холодильник и зажмуривался, а воздух холодными кончиками пальцев гладил его кожу.
За всяким ударом следует возмездие. В ответ на атаки на трубопровод нигерийская армия развернула в Дельте полномасштабную «истребительную операцию»; командующий генерал хвастался, будто знает «204 способа убивать людей». И не только взрослых. Детей тоже. И женщин. И старейшин ибе.