Я подошел к нише и принялся рассматривать стоявшие на полках предметы – медали в коробочках с бархатным нутром, миниатюрные призы на деревянных подставках, блестящие фигурки футболистов, мяч, прикрепленный к ступне. На каждой награде была гравировка: дата, игра, название команды. Я взял в руки одну медаль и обернулся.
Финал кубка Англии. Не знал, что вы играли на Уэмбли.
Не знаю, чего вы хотите, но…
Благословенный газон. Знаменитые башни-близнецы! Вверх по лестнице в королевскую ложу. Я изучил надпись более внимательно. Ах, так это утешительный приз.
Он хватался за буфет и старался встать – осторожно, избегая опираться на больную ногу. Его колено, кажется, распухло сильнее, чем вначале, бинты плотнее врезались в тело. Он почти уже поднялся, когда я снова треснул его палкой по колену. Он громко закричал, пошатнулся, потерял равновесие и упал. Скажите, пожалуйста, плевый удар – а он валится как мешок.
Ах ты сука! Сука драная!
Круг почета, босс. На Уэмбли даже проигравшим полагается круг почета. Я пихнул ему в руку миниатюрный кубок. Разочек, вокруг комнаты, пробежимся?
На ковре образовалось сырое пятно – изо рта мистера Хатчинсона капала слюна, постепенно собираясь в маленькую лужицу. От щеки к полу тянулась серебристая ниточка. Негодяй! Он выдавил это из себя хриплым, прерывистым шепотом.
Ну давай же. Сойдет и на четвереньках.
Пошел на х…!
После некоторого понуждения – вербального и физического – он, с помощью обоих локтей и здоровой ноги, дюйм за дюймом потащил свое тело вокруг комнаты. Каждые несколько футов ему приходилось останавливаться, чтобы перевести дух или гордо показать толпам болельщиков (которых я приказал ему вообразить) награду, зажатую в кулаке. Его костяшки побелели от напряжения. Когда мистер Хатчинсон, обогнув всю попавшуюся на пути мебель, завершил круг почета, его локти, из-за того, что он слегка содрал кожу о ковер, стали красными и мокрыми, а кубок отломился от подставки. Физкультурник лежал на полу лицом вниз и тяжело отдувался.
Девятнадцать минут две секунды, босс. Стало быть – пятьдесят отжиманий.
Пошел на…
Я склонился к нему. Мое лицо – всего в нескольких дюймах от его искаженного профиля. Теперь сто, сказал я.
Мистер Хатчинсон посмотрел мне прямо в глаза – один карий и один зеленый, – и выражение его лица изменилось. Он чуть приподнял голову, его глаза расширились. Я тебя знаю. Я тебя знаю! Ты не Линдсей, а Линн! Грегори Линн.
Я отодвинулся.
Ты учился в __________, да? Ты тот псих, которого исключили.
Я ушел, потому что…
Боже, сколько же лет назад это было?
Вы…
Это же ты, Линн? Ты?
Я саданул по его роже с такой силой, что черный резиновый наконечник соскочил с палки и ударился о стену, а над его левым глазом выступил багровый рубец. Я здесь главный, понятно?! Я! Я ГЛАВНЫЙ! А ты… ты заткнись и выполняй что приказано! После второго удара у него под носом надулся кровавый, черешневого цвета пузырь.
Хорошо, хорошо! Господи боже!
Я глубоко вдохнул, задержал дыхание, выдохнул. Опять вдохнул. Слова стали выговариваться спокойнее, тише. Я могу вас вообще стереть на хрен, сэр.
Он делал отжимания, и с его лица капала кровь. Если он останавливался или халтурил, я бил его палкой. Один раз, когда он вцепился в палку, я был вынужден несколько раз стукнуть по сгибу больного колена, пока он не отпустил. После этого он стал отжиматься медленнее, неувереннее. А я, пока он этим занимался, зачитывал вслух привезенные из дома выцветшие газетные вырезки – заметки о футбольных матчах, состоявшихся около двадцати лет назад:
…на тридцать третьей минуте, после столкновения с Хатчинсоном, Макалистера уносят с поля с подозрением на сотрясение мозга…
…за грубую игру против Джерри Дэвиса Крис Хатчинсон получил третье предупреждение за последние три недели…
…Хатчинсон – впервые после дисквалификации вышедший на поле – находился в эпицентре драки…
…У Барнса сломана нога, и он как минимум на шесть месяцев выбывает из строя. Крис Хатчинсон был удален с поля…
Бинты запачкались, изнутри проступало темно-красное пятно, размерами и формой напоминавшее отпечаток большого пальца. С абсолютно белого лица смотрел расчерченный кровавыми прожилками глаз. Колено раздулось и напоминало воздушный шар, по обе стороны от повязки вздувалась волосатая кожа, опухоль распирала бинты. Мистер Хатчинсон надоедливо стонал, издавая низкий горловой звук, при каждом ударе палкой переходивший в тоненькое поскуливание. Мы успели дойти до восьмидесяти, когда от входной двери послышался звук ключа в замке и удар двери о дверную цепочку.
Как вы считаете, если бы миссис Хатчинсон не вернулась домой, вы бы, э-э, убили мистера Хатчинсона?
Разве меня обвиняют в попытке убийства?
Я только…
Прерванное убийство, разве в криминологии есть такой термин?
(Адвокат пожимает плечами). Грегори, мы… в общем, я всего лишь хочу разобраться, каково было ваше психологическое состояние во время этого, э-э, эпизода. Понять ваши мотивы.
Я улыбаюсь. Мы с трудом договорились о том, что произошло, где уж нам договориться, что могло бы произойти.
Кто-кто, а вы, казалось бы, должны одобрить расследование в стиле «что, если бы?».
Я поворачиваюсь к помощнице, и она поднимает глаза от блокнота. Поставьте рядом с этими словами галочку. Поставьте «оч. хор.».
Я быстро шагал из гостиной в кухню и слышал ее голос: недоумение, уступающее место раздражению, потом – тревоге. Я слышал, как она зовет его по имени, слышал его ответный задушенный вопль, слышал еще один удар дверью о цепочку. Деревом по металлу. Я отпер заднюю дверь, выскочил в сад, побежал по дорожке, разделяющей газон на две части, и дальше, через насыпную клумбу. В конце сада, где росла крапива и некошеная трава, стоял деревянный забор высотой примерно по грудь. За ним находился длинный задний двор дома, примыкавшего к жилищу Хатчинсонов, и там, спиной ко мне, косил газон какой-то седой человек. Я обернулся через плечо и увидел, как из-за угла дома выбежала миссис Хатчинсон и, не заметив меня, бросилась к задней двери. Схватившись за верх забора, я подтянулся на руках, перепрыгнул на соседний участок и перебежал его на полусогнутых ногах, не сводя глаз со спины старика, ходившего за газонокосилкой. Неожиданно у меня по ноге потекла струйка мочи. Старик нагнулся, чтобы снять короб для травы, а я проскочил мимо и был уже на середине двора, когда до меня донесся его окрик:
Эй!
Я не остановился, не обернулся, не подал вида, что слышал его.
Эй ты!
Вылетев через витую чугунную калитку на дорожку в сад перед домом, я помчался дальше. За спиной – снова окрик, шлепанье ног. В доме залаяла собака. Я пробежал через сад, одолел низкую ограду. На улице – никого, только длинные ряды машин, сверкающих на солнце. Я повернул направо и понесся со всех ног. Обернулся. Увидел, что старик стоит в воротах своего дома с коробом от газонокосилки в руках. Он крикнул что-то – я не разобрал, – с металлическим грохотом бросил короб на землю и поспешил в дом. В конце улицы я свернул налево, потом, на следующем повороте, направо и чуть было не упал, споткнувшись о съехавшую с места тротуарную плиту. Постепенно я перешел на бег трусцой, потом на быстрый шаг. Дыхание мое выровнялось, я промокнул лоб манжетой рубашки. На светло-голубом материале осталось темное пятно. И тут до меня дошло, что рюкзак, вместе с курткой, блокнотом и картой Оксфорда, я забыл у Хатчинсонов. И что очень скоро мои личные вещи будут переданы полиции. Что полиция вот-вот получит мое описание. И узнает мое имя.