Принц Вест-Эндский - читать онлайн книгу. Автор: Алан Ислер cтр.№ 34

Липшиц продолжал занимать авансцену.

— По правде говоря, я подумывал о том, чтобы переработать пьесу, внести кое-какие изменения: например, Эльсинор — госпиталь для ветеранов под Вашингтоном. Тогда Гамлет может быть молодым лейтенантом в инвалидном кресле, героем второй мировой войны, битвы в Арденнах. И он должен выяснить, кто убил его отца, генерала Гамлета, тоже героя, тоже раненного, но на прошлой войне, может быть во Фландрии, и тоже госпитализированного. Офелия может быть медсестрой; Клавдий — главным врачом госпиталя, братом генерала, теперь женатым на Гертруде, жене покойного, и так далее. Неплохо, да? Тут открываются широкие возможности. Даже похороны Офелии в Арлингтоне (Мемориальное военное кладбище в окрестностях Вашингтона). Естественно, местное начальство стало бы возражать, но «не будь устав преодолен столь властно, она ждала бы не в святой земле». Однако у меня пропал интерес. И виновата в этом Тоска Давидович. — Он облизнул губы. — Лилит (Лилит — злой дух в иудейской демонологии, обычно женского пола), суккуб (в средневековой мифологии женский демон, соблазняющий мужчин.).

К счастью, в эту минуту вошел доктор Коминс с Манди Датнер.

— Извините за вторжение, джентльмены, но прежде чем мы уложим его бай-бай, мисс Датнер хочет проверить мышечный тонус пациента. — Он подмигнул и оскалил зубы. — Я здесь затем, чтобы защитить ее в случае, если тонус окажется чересчур хорошим.

Она улыбнулась и вздернула левую бровь. На меня это по-прежнему действует сокрушительно, дезориентируюше. Время и место вмиг испарились. Отброшенный на шестьдесят лет назад, в Цюрих, я снова стоял, трепеща под презрительным взглядом Магды. Только встревоженное восклицание Манди («Мистер Корнер, что с вами?») вернуло меня в «Эмму Лазарус». Она затаилась во мне, моя Магда, как бацилла в крови.

А Липшиц только закрыл глаза и снова начал щипать одеяло.

— На злачных пажитях, — сказал он.

Моя постановка, я убежден, должна основываться на «Гамлете» Синсхаймера. И это не просто дань уважения. Синсхаймер знал, что он делает. Подлинный текст будет восстановлен; никаких глупостей с похоронами Офелии в Минеоле. Если Тоска Давидович не желает даже в спектакле быть похороненной по христианскому обряду, удерживать ее не станут. В этом пункте я непреклонен, хотя порой мне кажется, что она могла бы выступить с блеском. В любом случае некоторое перераспределение ролей неизбежно. Гамбургер — готовый Горацио, друг, хранящий верность при всех невзгодах. Мысль Витковера насчет музыкального сопровождения тоже стоит иметь в виду. Но конечно, я хочу оставить и свой отпечаток на «Гамлете», и в этом отношении опыт, приобретенный мною в других ролях, может оказаться полезным. Я понял, например, функцию призрака как фигуры, контрастной Клавдию: «Взгляните, вот портрет, и вот другой, искусные подобия двух братьев». И я намерен придать должный вес роли могильщика, чье философское значение я, так сказать, раскопал. А что же с самим Гамлетом, который предлагает нам исторгнуть сердце его тайны? Нет, я не отступился от убеждения, что могильщик именно это и делает. Но то, что он и принц узнают друг о друге, известно лишь им двоим. «Я, Гамлет Датчанин» — но что такое «Я»? Загадка остается.

Очень соблазнительным мне представляется вывод, что в сердце тайны нет. Гамлет показывает нам лишь оболочку, поразительную непрозрачную поверхность. А если внутри — пустота, ничто? С каким усердием маскирует Гамлет свою внутреннюю суть! А как распознать эту суть, если нам недоступны внешние признаки? Если внутреннее никак не выявлено — почему бы нам не счесть, что там ничего нет? Вспоминаю, однако, образ, которым охарактеризовал себя: пещера, где мечется летучая мышь с перебитым крылом. Принять такую трактовку принца — значит самодовольно, слишком самодовольно, превратить его в себя, сделать обратное тому, чего требует актерское искусство.

Вдохновение часто приходит из неожиданных источников. Важно только всегда быть начеку. Так, оскорбительное высказывание Липшица о своих родителях натолкнуло меня на мысль. Вот какую: король Гамлет был рогоносцем

«Ну и что? — скажете вы. — Это дано. Это всем известно». Правильно, но этота данность, которую часто упускают из виду, гонясь за чем-то поэффектнее. Все толкуют о Гамлете как об Эдипе, о Гамлете vis-a-vis его матери. Поблагодарим за это Фрейда. Но если без натяжек — чего, мы полагаем, Гамлет хотел от матери? У него было одно совершенно естественное сыновнее желание: чтобы она была непорочна. Предположить нечто большее будет с нашей стороны самонадеянностью. Все остальное погребено в глубинах его подсознания — но подсознания, не забудем, принадлежащего драматургическому конструкту. Мы не можем уложить принца на кушетку в доме 19 по Берггассе; спекуляции о его эдиповых вожделениях будут пустыми, а то и уводящими в сторону. Но о Гамлете, испытывающем омерзение или — скажу больше — смущение — оттого, что его отец рогоносец, об этом Гамлете мы кое-что можем узнать.

Ведь это сам призрак первым рассказывает Гамлету (и нам) о «блудном звере, кровосмесителе» — о своем брате Клавдии. Да, кровосмешение; эту неприглядную, гнусную истину Гамлет уже знает: в шекспировское время брак между вдовой и ее деверем считался вполне кровосмесительным. А тут еще прелюбодейство! Ведь и до смерти отца, наверное, были какие-то шашни! Одного этого мало? Как же такая ужасная новость должна потрясти Гамлета! Необходимость отомстить за убийство отца, долг чести, обязанность, которую он добровольно и даже с радостью на себя берет, — все смазано из-за того, что его отец рогоносец. Какое мучительное смущение! Мужественность его отца поставлена под сомнение — и кем? — самим отцом. Подобно Липшицу, Гамлет мог бы спросить: «Каково, вы думаете, иметь отцом недотепу?»

Призрак тоже проявляет смущение. Не успев поднять вопрос о неверности Гертруды, он тут же отодвигает его, чтобы привлечь внимание сына к кровосмесительному браку. Старый король, возможно, и носит рога, но отнюдь не желает привлечь к ним внимание всего света. И наказать Гертруду хочет не больше, чем хотел наказать красавицу с Питкин авеню старший Липшиц.

Сам Гамлет восхваляет отца как доброго любящего бога — короче, не как существо, наделенное сексом. Сопоставьте это с его взглядом на Клавдия, которого он воспринимает как сатира, своего рода Фредди Блума, уродливого, косматого, сладострастного. Но Гамлета не удивляет то, что женщина по своей слабости предпочтет гигантский неутомимый фаллос бессильной вялости брачного ложа. «Увы, несчастный призрак», — г оворит Гамлет; не совсем такой панегирик хотел бы услышать от сына отец.

Кто бы мог подумать, что Липшиц, с его грубой бестактностью, нечаянно даст мне ключ, которым я отопру пьесу?

Сегодня за обедом (жаркое с сыром, паровая свекла и цветная капуста, яблочный пирог и кофе по-венски) мои мысли снова обратились к Магде и Цюриху — может быть, потому, что вчера вечером у постели Наума Липшица появилась и улыбнулась Манди Датнер. Мысли всегда сливаются подобным образом.

В начале 1917 года я совсем перестал притворяться студентом и выбыл из университета. Посему я отдал распоряжение своему банку вернуть отцу его щедрый аккредитив и переселился в трущобный Альтнойекирхенгассе, неподалеку от Ленина и кабаре «Вольтер». Благодаря одному знакомому отца, я нашел работу — нечто вроде помощника помощника литературного редактора «Цюрхер вохен-блатт», что позволяло мне платить за жилье и время от времени присовокуплять бокал вина к жареной колбасе — моему обычному ужину. Обязанности у меня были простые: я передавал помощнику редактора те последние публикации, к которым полагал необходимым привлечь внимание редактора, а он в свою очередь отбирал из них то, что предлагалось постоянным рецензентам газеты. Бедность в этот год я стал считать добродетелью. Кроме того, все еще рассматривая себя как поэта, благосклонно отмеченного самим Райнером Мария Рильке, я находил забавным faute de mieux (За неимением лучшего (франц.)) скрывать это и существовать анонимно: если воспользоваться словами, которые Брехт вложит потом в уста пиратки Дженни, — они понятия не имели, с кем говорят. Вдобавок мне казалось, что я веду la vie de boheme (Богемная жизнь (франц.)) в угоду Магде, чье сердце я все еще стремился завоевать.