Отель `У озера` - читать онлайн книгу. Автор: Анита Брукнер cтр.№ 37

— И ваши, — сказал он. — Ваши тоже.

— Я вас не люблю. Это вас не волнует?

— Нет. Придает уверенности. Мне не нужна обуза ваших чувств. Всего этого можно достигнуть без романтичных ожиданий.

Эдит повернулась к нему. Волосы у нее разметались от ветра, глаза смотрели серьезно, рот был горько поджат.

— А вы меня любите?

Он улыбнулся, на сей раз улыбкой грустной и недвусмысленной.

— Нет, не люблю. Но вы пробрались за мои заграждения. Вы меня взволновали и тронули так, как я уже не желаю и не хочу. Вы словно нерв, который мне удалось умертвить, а он, к моей тревоге, вновь оживает. Я не пожалею усилий, чтобы снова убить его как можно скорее. В конце концов я отнюдь не расположен расставаться с моим эгоцентризмом. Нам нужно сходить, Эдит. Дайте руку.

Взявшись за руки, они молча прошли по гладким доскам причала и ступили на посыпанную гравием дорожку. С сумерками возвратился туман, он смягчил свет уличных фонарей, приглушил шум повседневной жизни. Вечернее уличное движение, и без того невеликое, сошло на нет; от озера за спиной зябко сквозило.

— Мне нужно будет подумать, — наконец сказала она.

— Надеюсь, это не займет много времени. Я не намерен возводить в привычку предложения руки и сердца. Вам нужно поторопиться, если мы хотим навострить лыжи к концу недели.

Она украдкой на него поглядела, удивившись проскользнувшей в его тоне шутливости. Он, похоже, успел заделать в своем самоуважении все бреши, которые счел нужными залатать, и быстрота, с какой он управился, немного приободрила ее.

— Могу я спросить вас еще об одном? — сказала она.

— Конечно.

— Почему именно я?

На этот раз его улыбка снова была двусмысленной, ироничной, любезной.

— Вероятно, потому, что вас заполучить трудней, чем любую другую, — ответил он.

У себя в номере Эдит вымылась, переоделась, стянула волосы в привычный тугой узел и села ждать часа, когда нужно будет сойти к обеду.

И тут ей показалось, что она покончила с этой комнатой, а быть может, комната покончила с ней. Во всяком случае, все пришло к некоему естественному завершению. Однако в самой природе расставаний заложено сожаление, и она понимала, что эти стены, которые видели полнейшее ее одиночество, всегда будут будить в ней воспоминания о непонятном тепле, стоит лишь обратиться к ним памятью. Их безмолвное выцветшее достоинство, возможно, станет для нее символом того, что осталось от ее собственного достоинства, прежде чем его окончательно погребет под собой слепой страх, или показная храбрость, или обычный здравый смысл с его равнодушием.

Но равнодушие ее здравого смысла как раз и вызывало в ней нечто вроде старческой дрожи. Она резко встала, подошла к окну, раздвинула шторы и увидела за стеклами один сплошной мрак, услышала всего лишь редкий шелест автомобильных колес. Ибо погода переменилась. Туман перешел в унылую изморось, липкая сырость обрела ползучее постоянство климата, который наконец-то нашел для себя естественный способ самовыражения. Стало быть, ей не придется поработать на балкончике за зеленым столиком, как она намеревалась. Но книга так и так не сложилась и была, возможно, еще в замысле обречена на гибель. Однако же я всегда заставляла себя усилием воли писать и писать, пока из-под пера снова не начинало появляться нечто путное, подумала она. Почему это лекарство больше не действует? Не потому ли, что творчество в моих глазах слишком уж смахивает на власяницу грешника, жаждущего вернуть себе Божью милость? Или мне до смерти тошно сделать еще одно усилие? Не спокойней ли вообще отказаться от усилий подобного рода? Она на прощанье погладила страницы, исписанные ее мелким почерком, уложила их в папку, а папку засунула на самое дно дорожной сумки.

Этот жест неприятно ее поразил: словно планы ее окончательно успели сложиться, хотя она еще не пришла к осознанному решению. Однако она уже приняла их как окончательные, свидетельством чему была быстрота, с какой она стала складывать и упаковывать платья, которые здесь уже не наденет. Сборы набирали скорость, она лихорадочно бросала в сумку обувь, книги, флакончики, и вот уже от ее жизни в отеле «У озера» всего и осталось что одежда на ней, ночная рубашка и щетка для волос. Теперь ей больше нечего было делать в этой комнате, которая снова стала безликой, готовой принять нового постояльца в начале следующего сезона. Она закрыла за собой дверь и спустилась в гостиную.

Здесь тоже все было тихо, что говорило об общем решении отбывать. У пианиста истек срок контракта, и ему предстояло вернуться к своим зимним занятиям — давать частные уроки лишенным музыкального слуха школьницам. Мсье Юбер, как всегда слегка досадуя на то, что ему почему-то не удалось воплотить заветную мечту любого хозяина отеля — собрать под своей крышей идеальное, блестящее и разнообразное общество, — с сожалением взирал на пустую гостиную. К нему возвратились ревматические боли — верное предвестие зимней ссылки, ибо с закрытием на зиму отеля «У озера» он должен был уехать в Испанию, на виллу к зятю и дочери, где ему предстояло томиться под скучным солнцем, благо надзирать там было решительно не над кем; гость из него был никуда не годный. Через неделю отель закроют. За мадам де Боннёй приедет сынок и отвезет в pension при лозаннском монастыре, ее зимнюю резиденцию, которую она стойко выдерживала. Дама с собачкой вернется домой, и мысль об этом уже заливала ее прекрасное лицо румянцем беспокойства и возбуждения. Любимейших постоялиц мсье Юбера, миссис Пьюси с дочерью, отвезут в наемном лимузине в Женеву, где они сядут на самолет, выложив за лишний багаж огромные деньги, но он с удовольствием думал о том, что из-под его опеки они прямиком перейдут под надежный кров их лондонской квартиры. Очаровательная женщина, просто очаровательная; дочь, возможно, не столь выдающаяся особа. В урочное время произойдет обмен поздравительными открытками — они ведь поддерживают связь. И безусловно, снова здесь встретятся в следующем году — если будет на то Божья воля. Две оставшиеся постоялицы его мало интересовали: люди новые и сюда, как он знал, больше не приедут.

Официанты и горничные, почувствовав, что от них уже не требуют образцового поведения, производили больше шума, чем обычно, и разговаривали, не таясь. Ален и Маривонна, которые, оказывается, состояли в троюродном родстве, должны были вернуться во Фрибург и зимой работать в ресторане отца Маривонны. Управляющий, как обычно, строил бесплодные планы уговорить тестя совсем удалиться от дел, хотя прекрасно знал, что этому никогда не бывать.

Какое-то время Эдит просидела в гостиной совсем одна, вспоминая свой первый вечер в отеле «У озера». Однако произошло слишком многое, чтобы вспоминалось только приятное. Мысленно переносясь в тот день, она видела, что была тогда смелей и моложе, решительней настроена пересидеть свою ссылку и вернуться домой все такой же. Тогда все это казалось ей чуть ли не шуткой, а может, она просто решила обратить это в шутку. С тех пор у нее возникло чувство, будто она первый раз в жизни обрела положительность взрослого человека и отныне все ее решения будут рассудительными и взвешенными, на что, всегда считала она, у нее не было права. Она готовилась вступить в мир, который безотчетно считала чужой собственностью и на который не могла претендовать. В мир, где, помимо прочего, будут ценные бумаги, ремонты крыши, приезды гостей на субботу и воскресенье. В какой машине поедем, твоей или моей? — фраза, которую Дэвид бросил жене, а она невзначай подслушала, и эти слова со временем приобрели для нее едва ли не первородный смысл. За ними она уловила систему взглядов, в которой эти двое были воспитаны. Приобщенные к радостям взрослой жизни еще в юности, привилегированные, бесстрашные, избалованные, они одинаково раздраженно отмахивались от всего серьезного или грустного, были проворны, милы, восторженны и забывчивы. С ними и им подобными нелегко было достичь глубин. Но Эдит, которая провела юные годы в молчании и настороженности и научилась, дабы перехитрить разочарование, не притязать ни на что, — Эдит эти глубины изведала. И в эту торжественную минуту ушла в себя, перед тем как проститься с ними навечно.