Князь тумана - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Мозебах cтр.№ 61

— Если мы напишем господину Геку, что требуются двадцать шесть тысяч марок, он очень удивится, — сказала госпожа Ганхауз, похвалив Лернера за отчет о переговорах, сделанный на основании карандашных записей в блокнотике. — В своем письме мы сообщим, что требуются тридцать шесть тысяч марок, потому что ремонт всегда обходится дороже, чем сказано в первоначальной смете. Ну разве "Виллем Баренц" не предназначен для нас судьбой? Подумать только, что я никогда не ступлю на борт этого корабля! — Госпожа Ганхауз страдала морской болезнью, для нее это был давно установленный факт, не требовавший дальнейших подтверждений. — Нужно объяснить господину Геку, что животные, которых привезет в Берлин "Виллем Баренц", сразу окупят все вложенные суммы. Ведь сколько стоит белый медведь или морж? Это уже чистая прибыль! А кроме того, там же водятся еще всякие редкие птицы, которых он может посадить в вольеры. Но прежде чем написать ему все это, мы сначала сходим в библиотеку. Главное, конечно же, люди.

— Люди? — удивился Лернер.

— Ну да! Бедные узкоглазые человечки, обитающие в этих краях. Я все про них знаю, только что прочитала в газете. Они питаются рыбьим жиром и вырезают уродливые фигурки из моржовой кости, еще вышивают разноцветными нитками — они их сами как-то красят, — а то ведь там, где они живут, все вокруг белое. Еще они строят иглу, ездят на собаках, поклоняются крошечным идолам и у них очень бедный язык. Ну что еще? Они, конечно, стоят на грани вымирания, потому что все поголовно спиваются и не знают никакой морали. Сейчас наука очень интересуется изучением этих народов, да и детям в зоопарке интересно будет посмотреть на что-то новенькое. Наш "Виллем Баренц" доставит в Берлинский зоопарк какую-нибудь семью лапландских или саамских эскимосов, и пускай они тогда повырезают или повышивают перед берлинской публикой, а потом, довольные и благодарные, уедут опять к себе в свою полярную ночь. Крупные пожертвователи, члены Зоологического общества, съездят на "Виллеме Баренце" на охоту…

Тут уж Теодор Лернер не выдержал.

— Нет, это невозможно! — воскликнул он. — Это судно должно сперва доставить на Медвежий остров строителей, чтобы построить там деревянные дома, и Мёлльмана с шахтерами и машинами, чтобы прокладывать штольни. Для охотников и клеток не хватит места на борту. А насчет того, чтобы "Виллем Баренц" сделал еще один рейс, это, по словам господина Крокельсена, довольно сомнительно.

Вдруг на ее лице, как показалось Лернеру, проступило удивленное выражение. Неужели она все свои таланты: эту необычайную прозорливость и стратегический дар — поставила на службу господину Геку и зоологическому саду? И снова, как уже не раз, он почувствовал, что дела Медвежьего острова для госпожи Ганхауз не единственная забота, которой она посвятила бы себя безраздельно.

Словно пробудившись от грез, госпожа Ганхауз сделала попытку соединить несоединимое:

— Ну, если так, то господину Геку можно предложить членство в Компании, это сполна возместит ему все его затраты.

— Всякий раз, как подумаю о "Виллеме Баренце", мне сразу вспоминается мистер Грант, английский фотограф, — сказала госпожа Ганхауз, откладывая газету. — Ведь если уж такое почтенное общество всегда включало его в состав своих экспедиций, то, значит, он много для них сделал. Снимки Мёлльмана не дают пищи моему воображению, да и вряд ли они могут привлечь чье-то внимание. Я, конечно, понимаю, что на Медвежьем острове нечем особенно полюбоваться. Тем более важно, чтобы настоящий художник открыл глаза простым зрителям. Без помощи такого специалиста здесь не обойтись. И ведь как раз так удачно совпало, что именно сейчас в нашей Академии искусств гостит французский художник, который просто создан для того, чтобы представить Медвежий остров как дивную сказку, ледяную мечту, то есть показать его таким, какой он, конечно же, и есть на самом деле. Если верить газетам, этот месье Курбо не имеет ничего общего с худосочными эстетами. Он — охотник.

— На крупную дичь? — спросил Лернер.

— Нет, тут пишут только, что он охотится у себя на родине, во Франш-Конте; месье Курбо стреляет зайцев, косуль и фазанов. Он любитель живой природы, приключений, пеших походов; иногда на привале, подкрепившись глотком красного вина и паштетом из дичи, он берется за карандаш и делает на натуре эскизы для будущих картин. Мнения франкфуртских художников разделились. Одни выступают как пылкие сторонники Курбо и начинают во многом следовать его новой, энергичной живописной манере, другие — его ярые противники, эти бранят его за плохой рисунок и грубый, неестественный колорит. Курбо спорная фигура, привлекающая к себе огромное внимание. Именно такой человек нужен, чтобы пропагандировать Медвежий остров среди публики, которая толпится на его выставках.

Лернер никогда не интересовался живописью. Однако ему запомнились желтоватые, розовые и голубоватые тона декораций музейной диорамы. Искусство вообще-то занятие не для мужчин, скорее это дамское развлечение. Не случайно именно госпожа Ганхауз наткнулась в газете на сообщение о месье Курбо. Разумеется, и дамы тоже могли кое-что сделать для Медвежьего острова, как доказала госпожа Эльфрида Коре, которая потрудилась ради него лучше иного мужчины.

— Надо действовать так, как будто "Виллем Баренц" уже готов к плаванию, — сказала госпожа Ганхауз.

Вот это было самое вдохновляющее в ее методах. В своей работе она умела сочетать кропотливость и настойчивость с вольным полетом фантазии и одновременно с упорным повседневным трудом строила увлекательные планы на будущее, от которых у окружающих поднималось настроение.

В мастерской месье Курбо, находившейся в задних помещениях музея, потолки были высокие, как в церкви. Посредине стояла пылающая жаром печь, труба от нее тянулась через все помещение и выходила в окно, разделенное на множество отдельных прямоугольников. Попасть к мастеру оказалось нетрудно. Знающие люди рассказали Лернеру, что он принимает гостей во время работы, часто его посещают в эти часы немецкие коллеги, которым он разрешает знакомиться с техникой своего письма. Очевидно, месье Курбо не делал из своих приемов никакой тайны.

— Это как в поварском искусстве, — объяснил Лернеру его собеседник — коренастый господин с густой темной бородой до пояса. — Хорошие рецепты сами себя берегут. У плохого повара из них все равно ничего не получится, а хорошему повару, может быть, и любопытно узнать, но ему они не требуются.

В первое мгновение Лернеру показалось, что он попал в музей естественной истории. На подиуме стояли чучела двух оленей, которые, опустив рога, приготовились к брачному поединку. При мысли о предстоящей встрече с художником Лернер чувствовал себя не в своей тарелке. Вид оленей обрадовал и успокоил его. Олени были давно мертвы и шатко держались на тоненьких ножках. Оба, чтобы не опрокинулись, на всякий случай были подперты стульями.

Курбо не стал разводить светских церемоний. Коротко кивнув вошедшему Лернеру, он продолжал трудиться над большим холстом, растянутым на двух мольбертах. Курбо никого не расспрашивал о Лернере. Человек захотел с ним встретиться — ладно, пускай приходит! Курбо был без куртки, в одной жилетке. Воротничок, скрепленный сзади одной застежкой, полумесяцем обрамлял его шею. Холст был, как смолой, покрыт черным подмалевком, но оленей на нем можно было уже разглядеть довольно хорошо. На холсте они стояли друг против друга в таких же неживых позах, как на помосте. Отсутствовали только стулья. В руке у художника была палитра с разными оттенками охры и умбры, ярко-зеленой краской и маленьким пятнышком красного, в которые он макал широкую кисть. Постояв некоторое время в молчании, Лернер заговорил.