Оборотень - читать онлайн книгу. Автор: Аксель Сандемусе cтр.№ 49

— Ты во многом права, Юлия, но такие отношения между отцом и дочерью, о каких ты мечтаешь, для нас с тобой невозможны. Было бы странно, если б отец, который раньше был весьма сдержан, вдруг начал флиртовать со своей двадцатитрехлетней дочерью. Наши обстоятельства мешают осуществлению твоего идеала.

— Я понимаю, но я была уже большая девочка, когда попала в Венхауг, и все-таки Ян с первого дня обращался со мной как с родной дочерью. И не думаю, что когда-нибудь это изменится.

Эрлинг растерялся. Ведь все зависит от того, какими глазами на это смотреть.

— Когда-то я очень ревновала тебя к Фелисии. Но мне хочется, чтобы ты знал — этого давно уже нет.

Может быть, следует сказать Юлии, что и Фелисия могла ревновать его к ней, но он не знал, как она отнесется к его словам, и вообще у него не было желания говорить об этом.

— Яну проще, — сказал он. — По отношению к тебе у него совесть чиста.

Юлия усмехнулась:

— Никогда не замечала, чтобы тебя мучили угрызения совести, и это хорошо. Я сама приехала сюда с нечистой совестью. Если у человека совесть нечиста, ему остается утешаться только тем, что она из прочного материала… А вот проще ли Яну, этого, строго говоря, не знает никто. Или ты со мной не согласен?

— Не знаю. Признаюсь, твои слова не очень способствовали поднятию моего настроения. Но тем не менее я рад, что ты мне это сказала и что мы в кои-то веки поговорили с тобой по душам. Постараемся стать лучше, а? Я и не жду, что ты будешь говорить мне только комплименты. Да я и не привык к ним. Но могу обещать, что отныне многое изменится, и по доброй воле, а не по приказу. Ты права, я смотрел на тебя немного сверху вниз, мне и самому это не нравилось, но я не знал, как избавиться от этого. Ты говоришь, что раньше ревновала меня, а теперь не ревнуешь. Если это сказано искренне, значит, ты поняла, что любовь, скажем так, может быть очень сильной, даже если она совершенно не похожа на все, что мы видим вокруг.

— Это мне ясно уже давно. Просто я вроде и дочь и не дочь…

— Зато у тебя для равновесия два отца.

От внимания Эрлинга не укрылась тень, скользнувшая по ее лицу, и он пожалел о своих словах. Ему стало неприятно. Он знал, к какому выводу они могут подтолкнуть Юлию: другая женщина получила в Венхауге обоих мужчин и позволила им обоим быть отцами Юлии, у которой не было матери, а отец был лишь с большими оговорками.

Он видел: Юлия либо выдала то, что уже знала сама — свою любовь к Яну, — либо только что поняла, что любит его. Однако она удивительно быстро взяла себя в руки, по ней ничего не было заметно. Эрлинг хотел заманить ее в одну ловушку, но она попалась в другую. Тем временем к ней опять вернулась ее беспечная смелость трясогузки. Она либо болтала о чем угодно, либо просто молчала.

— Юлия, меня заинтересовала твоя мысль о том, что отцы должны флиртовать со своими дочерьми.

— Меня это тоже интересует. Я многое повидала, и здесь, и в других домах. Фелисия не прятала меня под крылышком. А кое-что я вычитала из книг. Конечно, больше всего я узнала от Фелисии, нехорошо говорить об этом задним числом, но если на то пошло, безразлично, каким образом человек узнает то или другое. Я где-то читала, что отцы часто влюбляются в своих дочерей, а матери — в сыновей и что это бывает обоюдно. Может, это правда, но тогда надо признать, что их любовь проявляется довольно странно.

— Мне трудно это выразить, — продолжала Юлия. — Люди защищаются множеством оговорок и любят отказываться от собственных слов. Они защищаются от того, в чем никто и не собирается их обвинять, а это всегда вызывает подозрения. Например, нельзя считать, что отец так любит свою дочь или что дочь так любит своего отца, нет, они любят так и так, но что означают все эти «так и так», они и сами не понимают. Все это пустая болтовня. Если они влюбляются друг в друга, то это будет так, а не «так и так». Само собой, они знают предел, и не нужно выставлять еще множество «так и так», чтобы мы не заподозрили, будто здоровые, нормальные люди имеют какие-то отношения со своими малолетними детьми. Мне случалось видеть, как отцы тискали своих дочерей, и смотреть на это было отвратительно, потому что такое лапанье отвратительно само по себе, независимо от того, состоят ли эти люди в родстве. Такое зрелище может доставить удовольствие только нездоровому человеку.

Юлия на минуту задумалась.

— Но мы говорим не о больных людях, и тогда, по-моему, все просто и понятно, — продолжала она. — Семья — это школа природы, где дети учатся любить. И не надо осквернять естественные, уместные и прекрасные чувства. Надеюсь, ты не сомневаешься, что Ян естественно влюблен в своих девочек и они в него? Когда у меня будут дети, я буду безумно любить их. И пусть только кто-нибудь посмеет говорить о так или не так! Я знаю, что значит жить при температуре семь-восемь градусов круглый год, днем и ночью, и хорошо, что я это знаю, но любви таким образом не научишь. А что происходит в большинстве семей? Естественную радость душат, люди не могут быть счастливы, пока им вбивают в головы, что любовь — это грех, они начинают подозревать себя Бог знает в чем. Теперь, правда, девушки стали немного свободнее, но лишь настолько, что мы увидели, какими несвободными они были раньше. Они и теперь остаются рабынями своих отцов и братьев…

— Рабынями своих отцов и братьев… — повторил Эрлинг. — Возможно, ты права, но это звучит как цитата из библии Антихриста.

— Я просто пользуюсь теми словами, которые мне больше подходят, откуда бы они ни были. Не могу же я изобрести собственный язык. Когда то же самое говорит Фелисия, это никому не кажется странным, так и должно быть. Отцы и братья — сторожа своим дочерям и сестрам. Посмели бы сестры сунуть нос в дела братьев! А вот братья простодушно заявляют: ведь я должен следить за своей сестрой! Но почему? Все это глупо, как блеяние овцы. Вы можете допустить, чтобы ваша сестра вышла замуж за негра? — спрашивают мужчины друг у друга. Если бы у меня был брат (а кое-кто говорит, что он у меня есть) и он женился бы на негритянке или она вышла бы за него замуж, я бы сказала: ради Бога, это его дело, надеюсь, он будет счастлив. Разве я сторож брату своему? Почему я должна сторожить его? Я отвечаю за него не больше, чем он за меня. Никто ни за кем не должен следить, все это чушь. Пойми, Эрлинг, иногда люди, побывавшие в трудных обстоятельствах, лучше видят и больше понимают, чем остальные.

— Не сердись, Юлия. Я ведь согласен с тобой, и ты это знаешь. Мне жаль, что когда-то тебе жилось нелегко, единственное, чем я могу утешить тебя: ты избежала именно того, что тебя так возмущает.

Юлия поджала губы и остановилась, а потом спросила после некоторого молчания:

— Кто такая Гюльнаре?

— Я не рассказывал Фелисии о Гюльнаре.

— Рано или поздно Фелисия узнает все.

— Бог знает зачем она тебе об этом сказала.

— Я сама у нее спросила. Мне хотелось хоть что-то узнать про своего отца.

— Гюльнаре — это моя большая любовь.