– Ах ты, дрянь, – сказал я вслух.
– Прости, – спохватилась она.
– Да нет, не ты, я о другом подумал.
В дверь опять позвонили.
– Рада, что пробуждаю в тебе такие мысли, – надулась она.
Я добыл из кармана брюк деньги, кое-как привел себя в порядок, отпер дверь, отдал за пару кусочков сырой рыбы столько, что впору вызвать панику на валютном рынке, и вернулся к Элис. Она как будто бы слегка протрезвела, а может, ее безумная игривость приутихла от обиды.
– Ну что, есть будем? – спросила она. Обиделась, точно.
– Да, конечно. Послушай, не сердись, сам не знаю, что на меня нашло.
Я налил себе второй бокал шампанского, выложил на тарелку суши. Элис вина почти не пила. Мы молча принялись за еду. Теперь, когда у Элис испортилось настроение, мне стало спокойнее. Если человеку в хорошем настроении сообщить плохую новость, он воспримет ее острее и больнее. Разумеется, и это можно довести до крайностей. Помню, как первая большая любовь Джерарда, девушка по имени Кандида (убить мало просвещенных родителей: назвать ребенка в честь грибковой инфекции!), потеряла работу на той же неделе, когда умерла ее мама. Тогда-то он и решил порвать с нею, причем главным его доводом было: «Она ведь сказала, что хуже уже некуда», и долго сердился на нее за то, что сожгла подаренное им руководство «Как сохранить любовь».
– Ладно, скажу тебе свою новость, – глотнув шампанского, сказала Элис.
– Давай лучше сначала я.
Потому что я просто не мог позволить ей сообщить мне что-то хорошее. Слишком гадко выйдет: да, милая, у тебя чудесный щеночек, а теперь собирайся, нас ждут в сиротском приюте.
Она рассмеялась:
– Этак мы до утра просидим.
– Запросто, – подтвердил я, совсем загрустив. – Но правда, лучше я первый скажу. Понятия не имею, как ты к этому отнесешься. Не знаю даже, как начать… мы вместе чуть больше месяца, все только начинается, и слишком рано еще…
Глядя в сторону, Элис вертела в руках тепличную, ничем не пахнущую розу. Интересно, догадалась или нет?
– Я не хотел, чтобы это произошло так, и когда увидел тебя впервые, то вообще не верил, что это возможно.
На самом деле я опять соврал. После первой встречи я мечтал, как мы будем мирно стариться вместе, а Элис будет благодушно подмигивать моим юным любовницам. Теперь, к собственному изумлению и тревоге, мне была нужна она одна. Наиболее цинично настроенные из вас отнесут мой пыл за счет того, что Элис могла в любой момент хлопнуть дверью, но правы окажутся лишь отчасти. Наверное, я просто влюбился по-настоящему. Она улыбалась, как должны улыбаться девушки, как улыбаются они в наших мечтах. Могу поклясться, глаза ее искрились, то есть буквально ловили отблески света и отражали его.
– Не хочу врать. Я не могу вечно держать это в себе.
Да, что-то я слишком долго собирался. Всего-то и надо, что взять и сказать: я тебе изменил, я негодяй, я хуже самой подлой собаки, я крысиный бутерброд со всеми потрохами.
– Да? – чуть задохнувшись, спросила она. Стереосистема тихонько играла «Туманный день в Лондоне» Фрэнка Синатры, а по телевизору Рольф говорил о какой-то кошке, которую, как это ни грустно, пришлось пристрелить. «Иди ты на фиг», – подумал я.
«На прошлой неделе я переспал с бывшей подружкой Джерарда». Увы! Я произнес это лишь мысленно. Слова никак не могли найти дорогу к губам.
– Да? – повторила Элис. «Ну, давай, – подумал я. – Скажи, прыгни прямо из парной в ледяную воду, тебе же потом лучше будет. Три слова: я тебе изменил. Все равно Джерард расскажет, а не он, так она сама почувствует, как бы я ни отпирался. Смысла нет. Игра подходит к концу. Пора открыть глаза, даже если увидишь полную мерзость; пора быть мужчиной».
– Я люблю тебя и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, – сказал я.
– Ладно, – просияла она, тут же забыв про обиду. – Согласна.
20
ТАКОЙ ЖЕ НИКЧЕМНЫЙ, КАК ВСЕ
Суши остыть не может, поэтому то, что осталось, было вполне съедобно после того, как целый час мы, по выражению авторов любовных романов, «падали друг другу в объятия», а по опыту простых смертных – «лезли друг другу в трусы». Я каким-то образом умудрился в пылу сближения допить все шампанское и потому, слегка отдышавшись и выкурив сигарету, пошел на кухню за пивом для себя и джин-тоником для дамы. Было десять часов вечера. Джерард должен был вернуться утром, часов в девять. Вероятно, мне предстояла самая кратковременная помолвка в мире.
Хорошая новость Элис заключалась в том, что ей предложили работу в Китае, в большой независимой кабельной телекомпании по лицензированию программ. Жить придется в Гонконге, но довольно большую часть работы делать на материке. Вторая хорошая новость – что она собирается отказаться, но предъявить это предложение своему нынешнему начальству как основание для повышения по службе.
– В смысле чтобы больше платили? – уточнил я.
– В том числе, – кивнула она. – Слушай, ты можешь поверить, что мы скоро поженимся?
– Нет, – сказал я, думая о злобном фельдшере «Скорой», летящем на крыльях мести по Северному кольцу, – не могу.
– Страшно, да? Мы столького друг о друге не знаем. Вот, например, ты хочешь иметь детей?
Обычно я отвечаю, что два шестнадцатилетних близнеца меня устроили бы, но сейчас воздержался, сказав просто:
– Да, хочу.
И тут же представил, как снова устраиваюсь на работу, чтобы кормить детей. Хотя, должно быть, это не так уж грустно, когда работаешь ради кого-то. Если для себя одного, тогда точно смысла нет. Можно продать «Ягуар» и найти квартиру попросторнее; все равно машина мне уже надоела. У меня всегда так: три раза попользуешься – и вещь теряет свою прелесть. Вот только с Элис по-другому: при каждой новой встрече она волнует меня все сильнее. Авось Джерард меня поймет. Смирится с тем, что я нашел счастье, а ему путь к Элис закрыт. Вероятно, он найдет в себе силы проиграть красиво, когда узнает о нашей помолвке.
Элис уютно свернулась калачиком на диване, голая, если не считать моего архалука – другими словами, банного халата, который нашла неизвестно где. Кажется, она обрела второе дыхание, поскольку джин с тоником уже прикончила. Я принес ей еще. Я чувствовал себя полным недотепой, но просто не мог сказать ей то, что собирался весь вечер.
Как полагается, мы болтали всю ночь напролет: о детях, домах, будущем. Я заверил, что она изменит интерьер по своему вкусу, а плакат с Марком Боланом я уберу подальше. Кроме этого, мы проявили единодушие во всем. Она не только внушала мне любовь, но и хотела того же, что и я.
– Нам не придется переезжать в какую-нибудь богом забытую глубинку, когда пойдут дети? – спросил я. – Необязательно ведь жить в деревне, правда?