Осколки Русского зеркала - читать онлайн книгу. Автор: Александр Холин cтр.№ 46

Государь, к сожалению, только после восшествия на престол и помазания задался целью выработать способность выражать себя в необычных ситуациях. Это, скорее всего, была борьба с собственными комплексами и знанием, что за это можно в любую минуту погибнуть.

Император больше нигде не останавливался, но въезжая в приазовский город Александр почувствовал едва уловимое изменение ауры Таганрога. Казалось, в воздухе таится непредвиденная опасность, когда из-за угла любого здания какой-нибудь гимназист, наслушавшийся жидовских проповедей, швырнёт в царский экипаж бомбу. Это неуютное состояние души передалось всем царским сановникам, сопровождающим Государя. Всё началось, конечно же, после Орехова и гибели фельдъегеря Маскова. Немногие адъютанты были осведомлены, что тело посыльного не похоронено в уездном городе, что его зачем-то везут с собой в Таганрог, но эта тайна создавала всеобщую напряжённость, будто впереди притаилась вражеская embuscade, [61] где предстоит тяжелейшее сражение.

Елизавета Алексеевна встретила закончивших крымскую экспедицию царских чиновников стоя на крыльце Императорской Вотчины в довольно простом наряде, но тревога, сквозившая в глазах сопровождающих Государя, немедленно передалась ей.

– Qu`est – ce qui c`est passe? [62] – в первую очередь осведомилась императрица.

– Ах, не извольте беспокоиться, Елизавета Алексеевна, – ответил Государь. – Наша поездка закончилась Викторией, [63] но у нас есть о чём поговорить. Только позже, позже…

Император спустился с крыльца, сделал знак Фёдору Кузьмичу и, отведя его в сторону, хотел дать какие-то указание, но совершенно случайно взгляд его упал на вековую шелковицу, находящуюся от собеседников метрах в десяти. Глаза Александра застыли, в них даже появился какой-то стеклянный отблеск, а дыхание стало прерывистым, будто на него неожиданно свалилось удушье. Государь опёрся правой рукой о плечо камергера, а левой показал в сторону могучего дерева. Фёдор Кузьмич с опаской взглянул в ту же сторону, только ничего не увидел. Александр наконец-то откашлялся и смог членораздельно говорить:

– Там, – Государь снова указал на могучую шелковицу. – Там, под деревом, только что стоял мой батюшка!..

– Опять? – Фёдор Кузьмич понял, что царь не шутит и побледнел не хуже самодержца.

– Он говорил! Он повторил ту же фразу! – вскричал император и снова закашлялся.

– Призрак? – уточнил камергер. – Что он говорил?

– Он произнёс ту же фразу: «Будет тебе царствовать, сын мой, пора Богу послужить… Я тебя прощаю, несмышлёныша, токмо не замай родину, не разрушай державу…». Это не простой знак!

– Да, – согласился Фёдор Кузьмич. – Что же делать?

– Сам видишь, Фёдор Кузьмич, у меня выбора не осталось!

– Но безвыходных положений не бывает…

– Знаю, знаю, – перебил камергера Государь. – Ты станешь сей час приводить меня в чувство извечным жидовским нравоучением: из каждого безвыходного положения имеются, как минимум, два выхода. Но ты забываешь, что Россия – не еврейская страна и здесь другой устав жизни. А жидам можешь передать, что в чужой монастырь с талмудскими законами не приходят. Правильно говорил старец Серафим Саровский, что русским нужно бояться не внешнего врага, а внутреннего.

– Я не жид, а казак, Ваше Величество, – обидчиво возразил камергер. – Просто в любой ситуации нужно найти хоть какой-нибудь выход. Если вы находите решение исчезнуть из мира правильным, то мне осталось только помочь вам с приготовлениями, проследить, чтобы лейб-медики дали правильное заключение и благословить в путь-дорогу.

– И это верное решение, Фёдор Кузьмич, – обрадовался Александр уступничеству камергера. – Ещё я хочу быть у старца Серафима Саровского послушником Фёдором Кузьмичом. Не возражаешь?

– Почту за честь, Ваше Величество, – поклонился царю камергер. – Но как вы сможете тайно всё выполнить? Ведь обязательно поползут слухи и если вас разоблачат какие-то очумелые чиновники, то мирового скандала не избежать.

– Вот об этом я тебя и прошу, Фёдор Кузьмич, – государь даже склонился к лицу камергера и зашептал. – Нынче же объявишь всем придворным, что Государь чувствует себя крайне плохо, ибо простудился при поездке в Георгиевский монастырь. И, поверь, это не будет неправдой. Я действительно чувствую себя довольно плохо. Поверь, я никогда ничем не хворал, а тут – на тебе, афронт после купания.

– А как же Елизавета Алексеевна?

– С ней я побеседую отдельно, – обещал Государь. – Лучше распорядись, чтобы лейб-медики принялись готовить тело фельдъегеря Маскова для перевозки в Петербург. Поскольку он на меня ничуть не похож, придётся тебе позаботиться о том, чтобы на пути следования ни у кого не возникло сомнений. А Елизавета Алексеевна… позволь, я к ней зайду сей же час.

Камергер отправился выполнять пожелания императора, а сам Александр поднялся на крыльцо и последовал в комнаты на половине императрицы. Войдя в будуар, он увидел жену сидящей в кресле и читающей какую-то книгу. События последних дней подбрасывали Государю множество различных ознаменований, но Александр не переставал им удивляться. Государыню за чтением книги он мог представить себе только в мечтах, однако результат благотворного влияния воздуха Таганрога был налицо. Во всяком случае, императора устраивало именно такое объяснение происходящего.

– Comment vous sentez-vous? [64] – осведомился император.

– Je me sens mal, [65] – ответила Елизавета Алексеевна. – J`ai mal tres fort a la tete. Je voudrais consulter un medicin. [66]

– Я пришлю вам Джеймса Виллие, – обещал император. – Он ездил со мной в Крым и не откажется помочь вам. Но прежде нам необходимо обсудить одну неотложную проблему. Мы однажды говорили об этом, поймите меня.

– Je ferai tout mon possible, [67] – кивнула императрица.

– Надеюсь вы помните, последние десять лет меня не оставляют мысли о передаче трона и Государства Российского моему брату, – начал Александр. – Я неоднократно говорил вам об этом и просил отнестись к моим мыслям с возможной деликатностью, ибо изложенный вам ранее план необходимо привести в исполнение в ближайшие несколько дней. Несколько раз во сне являлся ко мне батюшка и просил оставить державу на попечение братьев, а самому познать пути покаяния. И вот по приезде в Таганрог мне было ещё одно видение. C`est un grand signe! [68]