Лгунья - читать онлайн книгу. Автор: Валери Виндзор cтр.№ 33

Я двусмысленно повела плечом, мол, мне все равно. Далее последовал длинный список дизайнеров — по крайней мере, я так поняла, что это дизайнеры — в основном, их имена ничего для меня не значили. Я изобрела систему. Решила восторженно реагировать на тех, чьи имена звучали по-итальянски.

— Знаешь, ты права, — сказала Селеста. — У итальянцев — стиль.

Я пожала плечами, чтобы не зевнуть. Утомили меня все эти прогулки. Я была рада, когда подошло время ужина. Солнце спускалось все ниже. Прожаренная земля остывала. Предвечерние запахи томимых жаждой цветов и грусти вливались в открытые окна. Стало темно и прохладно. Но дядя Ксавьер до сих пор излучал тепло. Он наполнял наши бокалы. Он говорил, смеялся, он с важным видом расхаживал по комнате, проигрывая в лицах победную схватку со своим старинным врагом, с которым встретился нынче утром. Когда мы закончили есть и сидели, переполненные вином и солнцем, слишком уставшие от тяжелой работы (а в моем случае — от счастья), чтобы шевелиться, он принес откуда-то два огромных фолианта в кожаных переплетах, которые положил рядом со мной.

— Фотографии, — сказал он. — Смотри.

Я стала смотреть. Протянула руку, чтобы открыть первый альбом, но дядя Ксавьер не утерпел, так ему хотелось самому все мне показать. Он переворачивал страницы, нетерпеливо пролистывая те, что, по его мнению, не представляли интереса.

— Voila, — сказал он, поймав на лету соскользнувший студийный портрет. — Гляди. Это мы в детстве. Трое старших. Еще до того, как родился Гастон.

Я уставилась на подкрашенный сепией снимок с волнистыми краями. На меня в ответ глядели трое маленьких детей.

— Это твой отец, — сказал дядя Ксавьер, указав на мальчика с самодовольным лицом, стоявшего посередине.

Я перевернула снимок. На обратной стороне была надпись: «Матильда 8, Херве 6, Ксавьер 3».

— А вот здесь, — сказал он, тыкая пальцем в альбом, — здесь твой отец немного постарше.

Это была фотография школьника в штанах, доходивших чуть ли не до подмышек, который, в стиле тех времен, выглядел так, будто он толкает сорокатонную яхту. У него было закрытое, светское лицо. Оно для меня ничего не значило. Надпись внизу гласила: «Херве — 1949». Это было малоинтересно. Мне больше понравилась фотография на противоположной странице.

— Это вы? — спросила я. Я знала, что он, потому что там внизу было сказано: «Ксавьер — juin [83] 1958». Но, очевидно, целью сего предприятия не являлся показ фотографий дяди Ксавьера.

— Нет, нет, не смотри сюда, — сварливо сказал он, перелистывая страницу.

Жалко. Я бы хотела разглядеть его поподробней.

— Вы были очень красивым мальчиком, — сказала я. — Намного красивей моего отца.

Это было правдой в обеих реальностях.

Я прямо чувствовала, как он обрадовался. Как гордится собою.

— А вот, глянь-ка, — сказал он. — Это твоя мать. Видела этот снимок? Тут они как раз только обручились.

Я увидела красивую, испуганную женщину с бледными, взъерошенными волосами в шерстяном костюме моды пятидесятых. Выглядела она совершенно растерянной, как человек, потерявший власть над происходящим. Рядом с ней стоял повзрослевший Херве, засунув руки в карманы и спокойно улыбаясь.

— Он совсем не похож на вас, — сказала я.

— Нет, Херве от всех нас отличался, — сказала Tante Матильда. — Гастон и Ксавьер — одно лицо, а вот Херве был совсем другой. Выше. Тоньше в кости.

Я вспомнила имя Гастон. Крис упоминала своего дядю, с которым она время от времени виделась. Он, возможно, был единственным человеком, который мгновенно раскусил бы, что я — фальшивка. Важно было выяснить, где он сейчас.

— Дядя Гастон…? — начала я. — Он в…? Где он сейчас?

— В море, — сказал дядя Ксавьер.

— В море? — я постаралась, чтобы в голосе не прозвучало удивление. И явное облегчение.

— А вот снова твоя мама, — дядя Ксавьер перевернул следующую страницу. — Это она в Англии.

Это была свадебная фотография.

— Сколько ей тут лет? — спросила я.

— Очень молодая, — ответил дядя Ксавьер.

— Девятнадцать, — сказала Tante Матильда. — Слишком молодая. Совсем ребенок.

— Мне было девятнадцать, когда я вышла замуж, — сказала Селеста, защищая мою мать.

— Ты — другое дело, — сказала Tante Матильда.

А затем следовал мой первый снимок: ребенок на руках женщины с пышными волосами. Женщина улыбалась, но натянуто: губы её немного кривились, как будто она испытывала боль. Затем пошли фотографии «Мари-Кристин 2 ans [84] » (толстый карапуз, глупо улыбающийся в камеру и протягивающий к ней руки); «Мари-Кристин 3 ans» (ноги подлиннее, светлые кудряшки и непослушное выражение лица); «Мари-Кристин 5 ans» (волосы прямее, неопределенного цвета, переднего зуба не хватает); «Мари-Кристин 7 ans» (широкая щербатая улыбка, шорты, поцарапанные коленки); «Мари-Кристин 8 ans» (волосы длиннее и темнее, почти того же цвета, что и теперь, улыбка почему-то смущенная, руки за спиной). Последнее лето во Франции.

— Какой я была страшненькой, — сказала я, приходя в опасное возбуждение. — Только поглядите, — я требовала, чтобы они убедились, что это была совсем не я.

Дядя Ксавьер попытался перевернуть страницу, но я не позволила. Здесь была ещё одна фотография, которую я хотела рассмотреть. В ней было еле уловимое сходство с «Dejeuner sur l'Herbe» [85] . На переднем плане, на коврике перед открытой корзинкой сидела Tante Матильда, как две капли воды похожая на себя нынешнюю. Рядом сидела ещё одна женщина с печальным, землистого цвета, лицом, с красивыми глазами, глядящими прямо в камеру.

— Кто это? — спросила я.

— Моя жена, — сказал дядя Ксавьер. — Твоя тетя Женевьева. Помнишь ее?

— Нет, — ответила я.

— Она долго болела.

— Рак, — сказала Tante Матильда. — Умерла три года назад.

Две толстенькие девчушки в одинаковых платьях с бантами в волосах сидели рядом с ней, с вытянутыми прямо перед собой ногами и скучными лицами.

— Селеста с Франсуазой? — спросила я Tante Матильду.

Она кивнула.

Перед ними в траве лежал на животе молодой человек, юноша. Рядом валялась его смятая рубашка. Верхом на нем восседала девочка, которую я теперь называла местоимением «я». А на заднем плане, не подозревая, что фотограф делает снимок, — никто кроме печальной жены дяди Ксавьера не обращал на это внимания, — сидел дядя Ксавьер с моей матерью. Все его внимание было сосредоточено на ней, словно она говорила ему что-то столь личное, столь интимное, что он боялся пропустить хотя бы слово. Она сидела, обняв колени, голова наклонена к плечу, волосы (пышная завивка опала) мягкими, светлыми кольцами падали на глаза.