Часы зла - читать онлайн книгу. Автор: Аллен Курцвейл cтр.№ 32

— Удачи вам, — сказал куратор, подведя меня к металлическому столу, напоминающему гигантскую сковороду для пирогов. Он подготовился к моему визиту, водрузил на этот стол-сковородку каталожные ящики коллекции Тэтчера Кеога. Когда я попытался поблагодарить его, Кевейно возразил: — Рано пока что благодарить. Хочу предупредить: со всем этим вам придется разбираться самому. Я в этих делах ни черта не смыслю.

Я подсел к столу и начал перебирать карточки. И сразу же стало ясно, почему все эти записи приводили его в недоумение — они требовали знаний по форматам книг. К примеру, «ф» — фолиант, «К» — кварто, или формат в одну четвертую доли листа, а вот «Фе» и «Сф»… вообще непонятно что..

Была с этими карточками и другая головная боль. Никакого порядка и отсутствие тематических указателей. И я оставил карточки, от которых все равно не было никакой пользы, и направился к книжным полкам.

По контрасту с бардаком, творившимся в каталожных ящиках, сами книги и их расстановка просто радовали глаз: массивные тома и роскошные фолианты на нижних полках, книги меньших форматов размещались выше. До самых маленьких было не дотянуться, но эта их недоступность ничуть меня не беспокоила, поскольку вряд ли в таких крохотных книжечках могли находиться чертежи и гравюры, а именно за последними я сюда и пришел.

Я провел здесь несколько часов, по очереди снимая тяжелые тома в кожаных переплетах с полок, в поисках рисунка или снимка часов, которые походили бы на те, что изображены на гравюре. Чего здесь только не было — хронографы с секундомером, карманные часы с крышкой, часы с репетиром… Через какое-то время я уже перестал их различать. Обложенный дюжинами совершенно бесполезных книг, я вдруг ощутил себя живым примером первого закона Нортона, который гласил: чем больше информации, тем меньше ты знаешь и понимаешь.

В поддержку этого своего высказывания Нортон всегда приводил в пример одного из наших постоянных читателей, математика, который редко заказывал новую книгу. Все необходимое этот ученый чудак носил с собой, в нагрудном кармане рубашки — тоненькую пачку карточек с индексами и два толстых тупых карандаша. Именно эти ограничения, по мнению Нортона, и позволили парню получить Нобелевскую премию.

Видно, Кевейно почувствовал, что я в затруднении, и поспешил на помощь.

— Могу я взглянуть? — И он взял копию гравюры. Окинул ее беглым взглядом и заметил: — Мне никогда не нравились его работы. Не понимаю, почему все просто сходят по ним с ума. Нет, не отрицаю, стиль здесь, конечно, чувствуется. Но что касается новаторских идей… тут он и рядом не стоял со своими британскими коллегами.

— И к какому приблизительно периоду относятся эти часики? — осведомился я.

Кевейно усмехнулся:

— Это вам не часики. Это брегет. Начинается с буквы «Б». Б-Р-Е-Г-Е-Т. Это же один из его брегетов, верно? Или подделка? Его часто подделывали.

— Но как можно определить, кто именно изготовил эти часы? Ведь здесь нет ни клейма, ни марки.

— Не глупите. Уж кто-кто, а я сразу вижу руку Бреге. Видите, как вот эта стрелка выходит за круг? — и Кевейно ткнул пальцем в изображение.

Сердце у меня зачастило.

— Так что там у нас в каталогах по Бреге? Погодите, я сам посмотрю. — Я бросился к каталожным ящикам и схватил тот, который был помечен буквами «А-Д». И нашел карточку с надписью: «Бреге, Абрахам Луис (1747–1823)». Ниже были приведены две ссылки. Первая относилась к переплетенной вручную книжке форматом в одну восьмую долю листа, написанной одним из потомков часового мастера. Вторая — к кварто, напечатанной в Лондоне в 1921 году коллекционером старинных часов. В каталоге она была зарегистрирована следующим образом: «Сэр Давид Лайонел Голдсмит-Штерн Саломонс, Бр. М.А., ФРАН., М. Инст. Е.Е., А. Инст., С.Е., и К0».

Поскольку интересовали меня прежде всего гравюры, первую книгу в одну восьмую листа можно было спокойно исключить. И я уже приготовился погрузиться в кварто, как подошел Кевейно и деликатно кашлянул.

— Мы закрываемся, — сказал он.

— Последнюю книгу! — взмолился я. — На карту поставлена честь скаута.

Я чуть не ахнул, увидев их изображение через тонкий слой папиросной бумаги. Перед тем я дважды натыкался на гравюры, где были часы, почти неотличимые от тех, что имелись в «Часослове». Но при более тщательном рассмотрении выяснялось: мелкие различия все же существовали. Убедившись, что стрелки и циферблат в точности такие же, я ощутил прилив столь редкого для исследователей восторга.

Вообразите теперь, каково же было мое разочарование, когда, прибыв в «Фестиналенте», я вдруг узнал, что Джессон принять меня не может.

— Он спит, — заявил Эндрю, глядя на меня через дверной глазок.

— Ничего. Сразу весь сон улетучится, — ответил я.

Дворецкий, шокированный моей безапелляционностью, отворил дверь и впустил в холл. Я схватил со столика блокнот, вырвал листок бумаги и торопливо нацарапал записку следующего содержания:

«Дорогой мистер Джессон!

Пожалуйста, просыпайтесь! Я ездил в частную библиотеку в Нью-Джерси и сумел идентифицировать нашу гравюру. За часами, которые мы ищем, стоит целая история!

Их изготовили для Марии Антуанетты!

Дайте знать, что делать дальше. Ваш А.

P.S. У меня при себе совершенно грандиозная документация!»

Я сунул записку в конверт и передал Эндрю. Тот хотел было выпроводить меня за дверь, но я решительно заявил ему, что останусь и буду ждать ответа.

Настойчивость окупилась. Я не простоял в холле и минуты, как вновь появился Эндрю.

— Мистер Джессон просит вас к себе.

В отличие от помещений первого этажа обстановка на втором, в том числе и в спальне, роскошью не отличалась и была довольно безлика, если не считать нескольких гравюр Пиронези.

Джессон с заспанными глазами лежал на постели, по горло укутанный в снежно-белые покрывала. Он кашлянул и поманил меня к себе. Но, когда я попытался показать ему копию рисунка с часами, отмахнулся, перевернулся на бок и сказал:

— Я сейчас не в том состоянии, чтобы сравнивать и анализировать рисунки.

Потом сделал мне знак присесть на краешек кровати и попросил рассказать, что удалось выяснить.

— Как вы уже знаете из записки, эти часы были изготовлены для Марии Антуанетты. Заказывать их в Швейцарии отправился один из ее подданных. Он выдвинул часовых дел мастеру всего лишь одно условие — с расходами не считаться.

— Полагаю, это условие он принял с удовольствием.

— Очевидно. Там, где была возможность, более простые металлы заменяли золотом и платиной. В качестве палет использовали сапфиры.

— Но как же получилось, что такой шедевр остался без клейма мастера?

— Клеймо или подпись были, мистер Джессон. Но только не на циферблате, специально сделанном из прозрачного горного хрусталя, чтобы было видно, как работает механизм. В часах имелись также термометр, вечный календарь с поправкой на високосные годы, ну и еще целая куча разных прибамбасов, описывать которые просто нет смысла. А потому их назвали следующим образом: «Большое осложнение», хотя многие эксперты считают этот термин неудачным.