Недоверчиво, с опаской
Расступился предо мной.
Славка:
— Ты, Борисыч, меня напугал, как собака. Как же ты живёшь? Куда тебе деваться?
Карл:
Молчит усталая жена,
Течёт разбитое корыто —
Тысячелетняя война
Между призванием и бытом.
Без поражений, без побед —
Братания да перебежки.
Так равно радует обед,
И строчка, вспыхнувшая в спешке.
Но неизменно, всякий раз,
Едва вода заткнётся в кране,
Едва забрезжит чай в стакане —
Как будто кто-то рад за нас.
Карл победоносно поглядел на Славку. Тот спал, наклонившись над столом, и дышал тяжело, как биатлонист на финише после долгой и трудной трассы.
Утром Карла разбудила Татьяна:
— Карлик, Слава ушёл…
Комната была пуста. Постель аккуратно свёрнута рулоном. Больше Славку они не видели.
Кричала кошка, развязавший алкаш с верхнего этажа громыхал Окуджавой, и Славкина боль, тёмная, коричневая, долго стояла потом по углам.
2
Карл разглядывал снежинку, прилипшую к стеклу. Вычурная и ажурная, она была похожа на крестик, подарочный или кладбищенский.
Пришёл Сашка.
— Что-то я замотался совсем. Поехали в деревню. Дней пять у меня есть.
— Ребята, — сказала Татьяна, — как я вам завидую. Карлик, поезжай, и не думай.
Карл думал: «Если зимник не накатан, так это пешком, двенадцать километров по реке, а снег глубокий, да с рюкзаком…»
— Митяй встретит на «Шишарике», — подсказал Сашка.
Митяев «Шишарик», ГАЗ-66, военная машина, ломался приблизительно раз в неделю.
— Я звонил Митяю, Шишарик на ходу, — подсказал Сашка.
Даже если на ходу. Скакать в кузове около часа, бодая головой брезентовую крышу…
— Дров полно, — продолжал Сашка.
— А печку я обмазала перед отъездом, — сказала Татьяна. — Почти не дымит.
Февраль… Самое глухое время, рыба молчит, не ловится, таскаться только с ведром и ледорубом, как дурак, в снегу по колено…
— Митяй говорит, Сан Саныч за два часа натаскал ведро окуней…
Так то Сан Саныч. Он не рыболов. Сходил по необходимости — тушёнка надоела. А тут… Как разложишь с вечера мормышки и блёсны, как начнёшь любоваться и представлять себе всякие чудеса — ни хрена и не выйдет.
— Поехали, — пожал плечами Карл. — А когда?
— А завтра. Я за тобой заеду.
— Я всё приготовлю, — сказала Татьяна. — Главное — ключи не забыть.
Сашку в деревне поначалу не принимали, проходили мимо с высоко поднятой головой, — подумаешь, знаменитость какая с импортными удочками, ещё будет выпендриваться…
Но Сашка не выпендривался, ходил скромный, здоровался, а когда помог кому-то раз или два — и вовсе полюбили. Простой такой, водку пьёт как порядочный, громко поёт… С ним подружился Митяй — первый парень, бывший спортсмен и основательный хозяин.
Карла с почтением отодвинули в прошлое, как предка.
— Папенька, — сказал Митяй, обнимая Карла. — Полезай в кабину.
— Нет уж. Мы с Сашкой в кузове, — Карл похлопал себя по рюкзаку.
— Ну, на ходу у вас вряд ли получится. Зубы только повыбиваете.
Митяй провёл рукавом по изморози на широком крыле Шишарика.
— Доставай. Лучше коньяк.
Карл развязал рюкзак и порылся в холодных бутылках…
Застоявшийся висячий замок, проживший несколько месяцев своей жизнью, не открывался на морозе. Карл, матерясь, поковырявшись минут десять, отдал Сашке ключ. Тот достал из кармана какую-то бумагу и свернул её жгутом.
— Может, нужная, — сказал Карл.
— Ну и хрен с ней! — Сашка поджёг жгут и стал греть замок.
Карла бесили досадные мелкие препятствия, спотыкания в естественном течении времени. Это было нелепо и несправедливо. За это время можно было: наколоть дров на сутки, или поймать десяток окуней, или выкопать два ведра картошки, или посадить дерево, или зачать ребенка, или достать из колодца вёдер пять воды.
Карл опомнился: Господи, ведь есть новый колодец. А ты даже не посмотрел в его сторону.
Он испугался такого неинтереса к собственной жизни и подошёл к колодцу.
— Сашка, смотри, — класс!
Над горкой снега плотно лежал аккуратно опиленный щит. Карл отгрёб сапогом снег и увидел хорошо утоптанную глину вокруг бетонного кольца.
— Борисыч, заходи, — позвал Сашка. — Холодно, и стемнеет скоро. Хотелось бы пробурить пару дырок хоть на часок.
Вечером зашли к Сан Санычу.
— А мы смотрим — Шишарик вернулся, Митяй матюкается — кого-то привёз. Думаем: они или не они? А как увидели на реке два чёрных предмета, я и говорю Гале — точно они. Ну, вы вовремя. Сегодня девятый день по Славке. Отмечаем.
Карл не удивился, только душно стало в натопленной избе, и он стянул с себя шарф.
— Снега, видали, сколько в этом году, — рассказывал Сан Саныч, отдавливая вилкой кусок холодца. — Не пройдёшь. А как Славка помер…
— Царствие ему небесное, — сказала Галя.
— Да… а как помер — следов вокруг избы… Кругами ходят, как волки.
— Интересно, кто, — сказал Сашка.
— А хрен его знает. Может, сын из тюрьмы вышел, или ещё кто…
— А корова его где? — спросил Карл.
— А там, стоит, — кивнул Сан Саныч. — Я её брать не хотел: — Чем я, Слава, говорю, кормить её буду? А она старая… толку… — А Славка: возьми, Саныч, больше некому. Последняя моя воля.
Выпили. Галя отвернулась и вышла в сени.
— А Васька с Машкой?
— Егорыч с Машкой уехали. К дочке в Горицы. А избу продали. Карл Борисыч, помните, дедушка когда-то жил в зелёном домике? Заколоченный сейчас. Дочка его с ребенком иногда наезжала. Вот ей. Одни мы с Галей остались.
— Колька совсем плохой, — рассказывал Сан Саныч.
— А что с ним? — в один голос спросили Карл и Сашка.
— Да нет. Так — здоров, только, кажется, с ума двинулся. На Гагарина бочку катит.
— Какого Гагарина?
— Обыкновенного. Юрия Алексеевича.
— Как бы его повидать, — озадаченно спросил Сашка. — Я ему свечи к мотору привёз, просил, и ещё кое-что…
— Как повидать. Только на Шишарике, если Митяя уговоришь.
— Да я и сам могу, лишь бы дал…