– Нет. Просто пытаюсь вспомнить, как я делал это, когда был мальчишкой.
– Он взял у садовника грабли и вытащил из фонтана мелочь, которую только что туда бросил. То ли это бережливость, то ли маразм. Одно из двух. Или и то, и другое. Трудно сказать.
Я пошел в дом. Мы вошли в какой-то шкаф, который оказался лифтом.
– Будем работать наверху. – Мы поехали на третий этаж.
– Что мы будем инвентаризировать?
– Прошлое.
Я не совсем понял, что он имеет в виду. Но тут он открыл дверь из красного дерева, ведущую в биллиардную комнату. На огромном столе, обитом фетром, лежала огромная куча фотоальбомов, конвертов и папок, набитых поляроидными снимками, портретами и пленками разной формы, размера и вида. Эта гора доходила мне до груди. Некоторые снимки пожелтели, другие приобрели цвет платины. Там были черно-берые, цветные, глянцевые фотографии размером восемь на двенадцать сантиметров… Честное слово, их там было несколько тысяч! Такого беспорядка я в Флейвалле в жизни не видел. Наконец-то я почувствовал себя в своей тарелке! На столе лежали крошечные фотографии, сделанные еще в двадцатых годах – размером они были не больше печенья, и неправдоподобно яркие снимки, сделанные в пятидесятых, с красиво вырезанными уголками. На них были изображены молодые, красивые люди. Некоторые из них давно умерли. Но пока они наслаждались жизнью в оазисах роскоши и богатства, которые располагались в разных сторонах света.
Осборн по локоть погрузил руки в эту кучу, и небрежно вытащил оттуда пару пригоршней. Он был похож на Скруджа МакДака, купающегося в золотых монетах.
– Я все откладывал и откладывал это занятие. Все надеялся, что когда-нибудь, когда состарюсь, мне уже не будет грустно перебирать эти снимки. Мне все казалось, что когда-нибудь мне будет столько лет, что это будет не так грустно делать, черт побери… Но я так и не дождался этого времени. Десять лет назад я приказал, чтобы все фотографии сложили здесь – думал, что буду сортировать их в перерыве между играми. – Ножки биллиардного столика были вытесаны так, что напоминали лошадиные. – Но потом мне надоело играть в биллиард.
Осборн медленно высыпал фотографии обратно в кучу.
– Насколько я понимаю, ты считаешь себя антропологом. Что ж, посмотрим, что ты здесь раскопаешь. – Две фотографии упали на пол. Я поднял их и передал ему. Он надел очки, внимательно посмотрел на них и начал рассказ. На одной из них Осборн стоял рядом с Биллом Пейли – владельцем одной из телекомпаний. Но меня, как и самого Осборна, больше интересовала задорно улыбавшаяся рыжеволосая женщина. Когда мой работодатель сказал: «Она убила своего мужа, и ей удалось избежать ответственности. Мы с ним дружили. С ней тоже, между прочим», мой интерес к этой особе только возрос. Он отбросил этот снимок в сторону и посмотрел на обратную сторону второй фотографии, такой хрупкой от старости, что на его пальцах остались следы краски. «Господи, да ей лет больше, чем мне». Было абсолютно ясно, что Осборну не нравилось стареть. На обороте было написано странным почерком: «Выставка в Америке, 1893». Осборн перевернул ее и стал рассматривать, держа на расстоянии вытянутой руки. Там была изображена девушка. Ей было приблизительно столько же лет, как и Майе. Она была одета в костюм Статуи Свободы, и лизала трубочку с мороженым. Ее сняли на фоне здания, в котором проходила Всемирной выставка.
– Кто это?
– Моя мать. Пытается изобразить святую невинность.
– У вас были хорошие отношения?
– Я любил ее, пока мне не исполнилось столько лет, сколько тебе сейчас.
– А потом что случилось?
– Мы разбогатели. – Он швырнул фотографию обратно в кучу.
В углу комнаты стоял кожаный диван, на котором были сложены в огромную кучу обитые войлоком архивные папки.
– Каждая папка рассчитана на один год. Для каждого года – своя. Тебе нужно рассортировать фотографии и разложить их по папкам в зависимости от даты, которая на них написана. Другие мы просмотрим потом вместе и попытаемся понять, когда же эти чертовы снимки были сделаны. – Я решил, что это непыльная работа, но тут он указал на электрическую печатную машинку, стоящую на столике у окна. – Я хочу, чтобы ты составил список, в котором было бы указано, когда была сделана фотография, и какого она размера, и кто на ней. Это касается всех снимков. Если ты не знаешь, кто изображен на снимке или где он был сделан, то просто отложи его в особую папку. Вот в эту она здесь специально для этого. – Осборн рассмеялся.
Мне хотелось узнать, зачем ему это все надо. Но вместо этого сказал:
– Большая куча получится, наверное.
– Поэтому то, чем ты будешь заниматься, называется работой, сынок.
Он опять засунул руку в кучу на биллиардном столе, и вытащил снимок, на котором был снят вместе с какой-то девушкой. Их окружали античные развалины. Они были такими молодыми и красивыми! Казалось, они будут жить вечно.
– Знаешь, когда я смотрю на это, у меня такое впечатление, что это не моя жизнь, а чужая, и что я просто турист, который любуется открытками. – На обратной стороне было написано: «Медовый месяц. Остров Сицилия».
Он пошаркал к двери. Теперь он действительно выглядел очень старым. Мне хотелось сказать ему что-то ободряющее, чтобы он перестал думать о прошлом.
– Как вы думаете, то, что мистер Лэнгли вышел из комы – это чудо? – Он закрыл глаза и так долго думал над моим вопросом, что я уже решил, что он заснул.
– Чудеса случаются для того, чтобы мы помнили о том, что граница, разделяющая возможное и невозможное намного тоньше, чем нам кажется. – Я ничего не понял. – А вот еще одно чудо. – Он протянул мне пакет с проявленными фотографиями, на которых была запечатлена Майя, сидящая у меня на коленях. Мы улыбались совершенно одинаково. Я просто не верил своим глазам. Такое не забывается. Это случилось всего две недели тому назад, а я уже ничего не помнил.
20
Когда я пришел к Осборну на следующий день, то обнаружил, что он разговаривает с фотографией. «Что за дебильная компания ублюдков!». Он рассматривал кучку черно-белых снимков размером восемь на десять сантиметров, на которых несколько мужчин сидели за круглым столом вместе с Рузвельтом. Моему начальнику там было лет тридцать – тоненькие усики, костюм в полоску: выглядел он ужасно умным. Не успел я попросить его об этом, как он начал рассказывать мне об этих людях, указывая на них потемневшим от курения сигар, которые он не должен был курить, пальцем:
– Этот работал в «Стэндард Ойл», этот из компании «Форд» – он был нацистом. Это Уолтер Крайслер – приятный парень, этот мошенник из АТ&Т, а этого, как же его зовут… короче, он занимался железными дорогами.
Рузвельт специально пригласил нас в Белый дом, чтобы мы подсказали ему, как выбраться из Депрессии.
– И что вы ему посоветовали?
– Продавать место для рекламы на однодолларовой бумажке. – Я так долго смеялся, что он, так и не дождавшись, пока я успокоюсь, продолжил: