Майя принесла четыре бутылки пива «Хайнекен». Мы все закурили. Сделав пару глотков, я почувствовал, что подмышки у меня опять заболели, потому что все это время я стоял на костылях. Потом вспомнил, наконец, кто в этом доме хозяин, и предложил всем перейти в гостиную комнату и посидеть там. Честно говоря, я не привык развлекать гостей. Еще совсем недавно мы с Хлюпиком стреляли голубей из его воздушки; приходится признать, что с тех пор я достиг больших успехов в смысле этикета. Брюс прошел в комнату, плюхнулся на диван и положил ноги на кресло, которое было таким старым и дорогим, что мама не разрешала мне на него даже садиться. Он явно чувствовал себя здесь, как дома; и поэтому у меня возникло ощущение, что хозяин здесь все-таки я.
– Не думаю, что мне следует разрешать своей сестренке смотреть это.
А я и забыл про папин фильм! В комнате было темно, проектор включен. Казалось, в луче проектора клубился дым. А индеец яномамо по-прежнему прыгал, застыв на экране. Брюс ткнул пальцем в веревочку, которая прикрепляла его пенис к животу.
– Выглядит довольно оригинально.
Майя повернулась ко мне, скорчив гримаску.
– Разве это не больно?
Я пожал плечами, не зная, смущаться мне или нет.
– Отвратительно. – Смешно, что благочестивая Джилли решила разыгрывать стеснение – после того, что происходило в домике. Я выключил проектор и зажег свет.
– Этот фильм покажут по «Каналу-13». В нем рассказывается о южноамериканских индейцах. Его снял мой отец. Он антрополог.
Майя положила мне руку на плечо. То, что она сидела так близко, сводило меня с ума.
– Давай посмотрим его как-нибудь вместе?
– Моя сестра намекает на то, что мы должны оставить их наедине, Джилли.
– Заткнись, Брюс!
Он посмотрел на коробку, в которой лежала пленка.
– Фокс Бланшар – твой отец?
– Да. – Чтобы никто не успел задаться вопросом, почему я не ношу его фамилию, я быстро спросил:
– Хотите еще пива?
– В университете, когда у нас был курс антропологии, я читал его книгу. Потрясающе. Я знал, что ты джентльмен и ученый! Наконец-то в Флейвалле поселился интеллигентный человек. – Мне уже приходилось упоминать о том, что, когда говоришь с Брюсом, то кажется, что тебя ласково пригревает солнце. – Отец Финна и еще один ученый – Шаньон – это два величайших современных антрополога.
– Спасибо, что предупредил. – Джилли посмотрела на меня, как на предателя.
Майя улыбалась. Она радовалась, что мне удалось произвести на ее брата благоприятное впечатление.
– А чем он так известен? – спросила Джилли.
– Он обнаружил племя яномамо.
Мы с Брюсом сказали это одновременно. Потом он выдал целую кучу забавных историй, в которых действовал мой отец и «жестокие люди». Честно говоря, я был бы рад сам рассказать парочку этих историй, чтобы поразить Майю. Но то, что ее брат так уважительно отзывался о моем отце, переполняло меня гордостью. Даже я понимал, что хвастаться самому куда менее круто, чем слушать, как тебя расхваливает кто-то другой.
– Брюс, можно еще кому-нибудь высказаться? – перебила его, в конце концов, Майя.
Джилли допила свое пиво и спросила:
– А почему твоя фамилия Эрл, хотя твоего отца зовут Фокс Бланшар?
Я замолчал. Пауза была очень неловкой. Наверное, Джилли даже пожалела, что спросила меня об этом. В 1978 году быть матерью-одиночкой было не так уж почетно. Брюс, видимо, тоже не придумал, как можно выйти из неудобного положения, созданного faux pas Джилли.
. И тогда он просто предложил:
– Пора смотреть кино.
– Папа так и не женился на моей маме. – Странно, что я не выдал очередную порцию вранья. – Они начали встречаться, когда он уже был женат на другой женщине.
– А моя мама выходила замуж вот с та-а-ким животом! И вообще, мой отец – Ричард Прайор! Только никому не говорите. – Брюс старался поддержать меня.
– Господи, ты готов на все, лишь бы на тебя обратили внимание! – Майя коснулась моей руки.
– Зороастрийцы полагали, что быть занудой – это смертельный грех. У них тоже было десять заповедей, и одна из них гласила: Во имя всего святого, да не будь занудой!
– А кто такие эти зороастрийцы? – спросила Майя.
– Они поклонялись огню, еще до появления христианства, – машинально ответил я.
– Прости меня, Финн, – сказала Джилли, отдирая этикетку с бутылки. Теперь она, наверное, жалела, что не пошла убирать на втором этаже.
– Ничего страшного. – На самом деле, мне было очень больно, но если бы я сказал еще хоть слово, это стало бы всем очевидно. – Этим летом я должен был поехать к нему, чтобы проводить какие-то исследования в Венесуэле.
– Я был бы готов на убийство, лишь бы получить возможность работать с твоим отцом. А почему же ты не поехал? – поинтересовался Брюс.
– Меня арестовали. – Сам не понимаю, что со мной происходило в тот момент. То ли это было действие лекарств, помноженное на эффект от пива, то ли я учился говорить правду. Довольно опасная привычка, между прочим.
– За что тебя арестовали? – Майя посмотрела на меня с возросшим уважением.
– За то, что покупал кокаин. – Я решил умолчать о том, что делал это для своей матери.
– Не фига себе! – прокомментировала Джилли.
– Я поражен, – сказал Брюс. Да, это было заметно.
– Мама считает, что проживание в Флейвалле должно на меня подействовать благотворно… ни у кого косячка не найдется? – Все засмеялись. Я сам был поражен тем, как здорово держался. А когда Джилли достала самокрутку, мы развеселились еще больше.
– Странно, что твоя мать позволяет тебе общаться с моей сестрой.
– Хватит, Брюс!
– Когда Майя училась в пансионе, ее арестовали за ее страсть к поджогам. Представляешь, она учинила пожар в здании, где спали девочки!
– Зачем ты это сделала? – Я вполне разделял интерес Джилли.
– Это случайно получилось! Моя грелка загорелась.
– Ты им не все рассказываешь, – перебил ее Брюс, передавая сигарету.
– Ну да, верно. Я положила ее под подушку и забыла выключить.
– И опять ты опускаешь кое-какие детали.
– Ну ладно. – Майя выпустила большое синее кольцо дыма и бесстрастно добавила:
– Я тогда обкурилась до усрачки. – Все расхохотались, решив, что это очень забавно.
– И что они с тобой сделали? – спросил я, затягиваясь.
– Выгнали из школы. Поэтому мне передали твое сообщение только вчера вечером – мама тягала меня по всей Новой Англии. Меня никуда не хотят принимать. Только те школы, в которых на окнах висячие замки висят. – Мы смеялись, пока животы не заболели.