– Хочешь, посмотрим вместе папин фильм? – Она попыталась сделать вид, что сын-гаденыш – это ерунда.
– У нас проектора нет. – Я вытащил пленку из коробки, размотал несколько метров пленки и стал просматривать ее на свет. Кажется, там было двое белых мужчин, которых окружила толпа индейцев яномамо. Папа был таким маленьким, и находился так далеко, что я даже не был уверен, что вижу его, а не кого-нибудь еще.
11
На следующий день помощник мистера Осборна привез нам проектор и экран. Он собрал его, засунул пленку в колесико, и мне оставалось только задернуть занавески и нажать на кнопку. Но вместо этого я целое утро пялился на пустой экран. От Майи ни слуху ни духу.
Во втором часу пришла Джилли.
– Как делишки? – крикнула она, стоя в прихожей. И, так и не получив ответа, громко повторила:
– Ты что там делаешь?
– Кино смотрю.
Она заглянула в гостиную и увидела, что я уставился на пустой экран.
– Ты что, выпил все свои таблетки в один присест? – Ничего подобного я не делал, но когда услышал то, что она сказала, то подумал, что это неплохая идея.
Джилли расстегнула пуговки на платье. Как будто мне не было известно про ее шашни с Брюсом. Под униформой у нее была розовая облегающая майка. Я, конечно, полюбовался на ее прелести, но все ее очарование для меня куда-то улетучилось. На нее мне было наплевать – то ли дело Майя. Знаете, я был так наивен, что рассчитывал, что теперь, после того, что произошло в лесном домике, Джилли объявит мне, что влюблена в другого.
– Ты что, обкурился? – спросила она простодушно.
– Нет, просто мне скучно. Ты сегодня виделась с Брюсом? – Может, попросить ее передать записку?
– Мы почти каждый день видимся. Когда он живет дома.
– Неужели Двейн не ревнует тебя к нему?
– Нет. Ты – единственный, к кому он может меня ревновать. – И она поцеловала меня в щеку. – Знаешь, мой парень думает, что Брюс – голубой. Но это только между нами.
– Что ж, мы оба прекрасно знаем, что это не так.
– Ну, знаешь, он красит волосы и все такое… Не исключено, что он бисексуал. – Джилли перестала вытирать пыль и закурила сигарету. – Впрочем, мне нет до этого никакого дела. Чем бы Брюс не занимался. – Поразительно! Она так убедительно делал вид, что он ее абсолютно не волнует.
– Кстати, я слышала про тебя с Майей.
– Что?!
– Что ты попал в капкан, который она поставила, чтобы поймать Двейна, его отца или еще кого-нибудь из них.
– Твой парень – браконьер?
– Ну, блин. Он, считай, профессионал.
– А чем ему олени не угодили?
– Он продает рога и желчные пузыри одному китайцу, который живет в Пленфилде. Тот из них лекарства делает… от импотенции. – У меня не было настроения, чтобы болтать, но Джилли удалось меня заинтриговать.
– И что, помогает?
– Осборн их пьет. – А вот этого я бы предпочел не знать.
– А зачем Двейн в собаку стрелял?
– С чего ты взял, что это сделал он? Вечно его обвиняют в том, чего он не делал. – Странно, что она заступается за своего драчуна. Я-то думал, что Брюс совсем вскружил ей голову. Наверное, верность бывшему возлюбленному достойна уважения. Только если этот возлюбленный не Двейн. Я его терпеть не мог.
– Да ну? Может, он решил, что это олень? Да ладно тебе. Это черный лабрадор, и теперь у бедного пса только три лапы. – Наверное, это все из-за курса семейной терапии, который преподнес нам дедушка. Помню, как-то психолог показал мне одну хорошенькую картинку, на которой был изображен сказочный домик и семья, живущая в этом домике, а потом спросил меня, кто на этой картинке похож на меня больше всего. Я показал на собаку.
– На твоем месте я бы ужасно разозлилась на Майю за то, что она ставит эти капканы. – Сказать по правде, мне казалось, что это было лучшим, что случилось за всю мою жизнь.
– Какой еще капкан… О чем это ты?
– Слышала я эту ерунду насчет консервной банки. Двейн сам чуть в него не попал. Он говорит, что еще устроит им за то, что они расставляют свои идиотские капканы.
– Почему он считает, что ему позволено кидаться на людей?
– В основном он путается только с богатыми.
– И что теперь он собирается делать? Подстрелить одну из их лошадей?
– Это у него нужно спросить.
– Говнюк твой Двейн. – Мне казалось, что я могу говорить так без утайки, зная, чем она занималась с Брюсом в домике.
– Ты его просто не знаешь.
– Человек, который стреляет в собаку – говно.
– Я передам ему.
– Вот и хорошо. И не забудь сказать ему, что если он еще раз швырнет в меня банку пива, или будет ко мне лезть, то его арестуют.
– Гейтс никогда не арестует Двейна за то, что он дерется с тобой или с твоими новыми богатенькими друзьями.
– Почему же это?
– Потому что Двейн может здорово навредить многим людям, если ему это будет надо.
– И как же он это сделает?
– Не забывай про уши мистера МакКаллума.
– Что это значит? – Кажется, она сказала что-то такое, чего не должна была говорить.
– Ладно, давай забудем об этом и выпьем пивка.
– У нас нет пива. – Вообще-то, я нашел целую упаковку в старом холодильнике, который стоит в подвале. Мама, видимо, не знала о нем, когда изгоняла из нашего дома алкоголь. Пусть Джилли Двейн с Брюсом угощают.
Браконьеры, ловушки на ондатр, уши мистера МакКаллума, дипломатический иммунитет Двейна, Осборн, принимающий лекарство от импотенции, сделанное из украденных желчных пузырей: получалась какая-то странная пищевая цепь. Мне никак не удавалось соединить ее звенья, и поэтому я выключил свет, нажал на кнопку проектора и погрузился в мир яномамо, в котором звучал голос моего отца.
Он комментировал все, что происходило в кадре. Слышать его голос – впервые в жизни – было странно. Он звучал умиротворенно. Я представил, будто папа рассказывает только для меня. Наконец в кадре появился он сам, окруженный толпой обнаженных индейцев. Отец только прибыл. Словно Полоний Лаэрта, он предупредил меня: «Жить в обществе первобытных людей – это и привилегия, и большая ответственность. Ведь они никогда не имели контакта с внешним миром. И даже представления о нем. Само присутствие наблюдателя меняет их жизнь, причем настолько существенно, что нам сложно это представить…». Его молодой голос, чем-то похожий на мой, звучал взволнованно. Когда я был простужен, то говорил в точности так же, как и мой отец. Только папа был намного умнее, конечно.
В основном он рассказывал о том, о чем мне и так было прекрасно известно. Я так много и так часто думал об этих людях, что теперь мне казалось, что это не документальный фильм, а домашнее видео, запечатлевшее моих далеких родственников, которых я никогда не видел вживую. Фильм был просто супер: мужчины нюхали энеббе и вообще вели себя в полном соответствии с данным им именем – «жестокие люди», а их шаманы насылали и снимали чары и проклятия, чтобы защитить себя или красть души соседских детей. И мне было приятно, что отец шутит, обращаясь ко мне (он невозмутимо заметил, что когда неженатые пары хотели предаться радостям незаконной любви, то, прежде чем тайком удалиться в кусты, они все употребляли одно и то же неуклюжее объяснение: «Мне нужно в туалет»). То же касалось неверных супругов. Отец перевел все, что они говорили, так что из субтитров все было понятно.